Мир одного дня - [29]

Одежда в корзине для белья, думал он. Не забыть перепрятать ее получше.

Нокомис, допивая вторую чашку кофе, начала болтать о своем новом балете «Протей и Менелай». Балет еще только репетировался, и с этим было связано множество проблем.

— …композитор не в своем уме. Она думает, что атональная музыка — это нечто новое. И слушать не хочет, когда ей говорят, что это направление отмерло десять поколений назад. У Роджера Шенахи запор, и каждый раз, выходя из гран-жете, он жутко портит воздух. Я говорила Фред…

— Фред?

— Ты что, не слушаешь? Будь же внимательнее. Я терпеть не могу говорить в пространство, и ты это знаешь. Ну да, Фред Панди, наш пуп земли: она написала либретто, она сочинила музыку, она же и хореограф. А я ей говорю, что ей надо бы переписать свою вещь под Роджера, назвать ее «Газы» или вроде того, а в процессе не худо бы избавиться от старой музыки и сочинить такую, под которую можно хотя бы танцевать…

— Я уверен, что в тебе достаточно артистизма, чтобы все это преодолеть, — сказал Тингл. — Но с каких это пор балерина, даже твоей величины, решает…

— Спасибо, но ты ничего не понимаешь. Я решаю, и еще как, потому что состою в комитете, как тебе прекрасно известно. Состоять состою, но наш дирижер — любовник композитора, и эта шайка подавляет всех остальных.

— Двое — еще не шайка.

— Ну что ты в этом понимаешь, Боб?

— Почти ничего. Какой такой комитет? Разве комитет способен создать произведение искусства?

— Ты что, совсем меня не слушаешь? Я тебе уже все это рассказывала вчера. Или позавчера? Ну все равно — рассказывала.

— Да, конечно, я помню. Чья это была идея?

— Какого-то бюрократа. Я уверена, что в других днях таких проблем нет. Это просто…

Глава 9

Тингл поступал некрасиво, думая о другом, но ничего не мог с собой поделать. Гриль, Рутербик и Кастор всплыли из глубин, как затонувшие корабли, наполненные газами разложившихся трупов. Никогда еще — почти никогда — не было ему так трудно отрешиться от других дней недели. По средам он обычно был почти полностью Бобом Тинглом: довольно среде своей заботы. Теперь же привычный порядок поколебался. Где-то бродят на свободе трое дневальных, двое из которых могут быть очень опасны. Ну пусть не двое — один. Рутербик, если даже наткнется на Тингла и узнает его, вряд ли станет доносить властям, что Тингл ужасно похож на Джеффа Кэрда. Разве что сделает это анонимно, по телеполоске. А вот Кастор… этот маньяк мог затаиться во мраке и видеть, как Кэрд перебегал из одного дома в другой. Кастор может появиться в любой момент и, как предупреждала Хорн, наделать больших бед.

— Боб!

Тингл вылез из своей моральной трясины.

— Вообще-то я с тобой согласна. Комитеты — ужасная гадость. Но взгляни на это и с другой стороны. Живи я в старые времена, я и заикнуться бы не смела о постановке. А так можно хоть что-то изменить. Комитеты — точно воздушные шары: всегда они в воздухе, подвластны всем ветрам и опускаются вниз, когда кончается газ. Говорю тебе, это шоу потерпит крах. Полнейший крах! И меня тоже ждет полный провал!

Он отпил глоток кофе и сказал:

— Вот что. Я служу в Мировом Банке данных..

— Знаю, ну и что?

— То, что я поищу какой-нибудь компромат против членов твоего комитета, в особенности против Панди и Шенахи. Если найду что-нибудь, ты сможешь это использовать и заставить этих двоих уступить. Придется, правда, порыться и в белье прочих членов.

Она обошла вокруг стола и поцеловала его.

— О Боб, неужели это возможно?

— Конечно. Только вот как насчет этики? Это ведь…

— Но это же ради искусства!

— Скорее ради тебя, разве нет?

— Я думаю не только о себе, — сказала она, вернувшись на место и налив себе еще кофе. — Я думаю о спектакле. Я мыслю органически, забочусь о всеобщем благе.

— Не знаю, будет ли мой рычаг достаточно солидным, чтобы оторвать вашего композитора от ее атональной музыки. Даже если это случится, получится долгая проволочка — придется ведь переписывать всю партитуру.

— Ну и пусть, — пожала плечами Нокомис. — Теперь не прежние времена, и от денег мы не зависим.

— Лучше бы вы, пожалуй, от них зависели. Впрочем, не будем пока говорить об этом. Я посмотрю, что можно сделать. Ну скажи — разве не счастье иметь такого мужа? Где твоя благодарность?

— Ты пока еще ничего не сделал, — засмеялась она.

— Могла бы записать мне в кредит благие намерения.

— Подрядчик на мощение ада. Искать предлог совсем не обязательно. Но лучше давай подождем до вечера. После занятий у меня подымается настроение.

— Только не в последнее время. Ты приходишь домой злая и удрученная.

— Значит, надо вложить всю злость и разочарование в работу. Ты ведь не всерьез жалуешься, нет?

— Я никогда не жалуюсь на то, чего нет. Когда-нибудь наши настроения перемешаются и квартира взлетит на воздух.

— Мне не хотелось бы подыскивать новую, — сказала она, снова целуя его. — Что сегодня будешь делать?

— У меня напряженный график, но я постараюсь выкроить время для проекта «Шантаж». Но чтобы уложиться, придется приехать на работу пораньше.

— Пораньше? — Она широко раскрыла глаза.

— Да, знаю — это опасно. Это ты можешь работать сколько угодно и постоянно задерживаться — никто и слова не скажет. Ты артистка, а я чиновник. Стоит мне прийти пораньше и задержаться попозже, как мои сослуживцы начнут под меня копать. Нельзя позволить им узнать, что я работаю налево, пользуюсь каналами, не имеющими отношения к моей работе. Так можно нажить большие неприятности. Лучше и вправду явиться вовремя. Замотаю кое-какие текущие дела, вот и все. Мои коллеги не против, если я сачкую или делаю ошибки — чего там, с кем не бывает, — и начальник не станет ворчать, если я не слишком уж выбьюсь из графика. Существует негласная величина, на которую мне позволено отставать. Начальнику так лучше — не приходится то и дело вызывать меня на ковер.