Мир одного дня: Бунтарь - [11]

Вероятно, когда его обнаружат, он уже превратится в кучу костей, обглоданных и разбросанных дикими животными.

Заметив сквозь небольшой просвет в ветвях деревьев, что солнце уже стоит в зените, Дункан присел в тени величественного раскидистого платана, прислонившись спиной к стволу. Закрыв глаза, он размышлял о своем положении, стараясь придумать какой-нибудь хитрый прием, чтобы незаметно подобраться к ручью. Расслабившись, Дункан заснул, а когда проснулся, солнце уже не стояло над головой. Дункан поднялся, ноги и тело плохо повиновались, но он заставил себя идти. Вскоре он снова угадал солнце и прикинул, что проспал под платаном никак не меньше двух часов. Он не чувствовал себя отдохнувшим, к тому же тело страстно жаждало влаги.

Дункан уже начал подумывать о том, чтобы ринуться к ручью, — и будь что будет, — как до него донеслись какие-то странные звуки, заставившие его остановиться на полпути. Они походили на невнятное бормотание, нет на гул, словно где-то вдали работал электрический генератор.

Откуда бы ни исходили эти звуки, их наверняка издавала машина; ни одно из известных Дункану животных тут не при чем. Правда, в заповеднике обитали очень странные звери — результат работы биологов и инженеров-генетиков. В любом случае необходимо было разобраться, в чем дело. Любопытство Дункана было сильнее его, и думать сейчас о возможной опасности он просто не мог.

Осторожно переходя от дерева к дереву, он старался двигаться бесшумно. Жужжание и гудение доносилось с северо-восточного направления в стороне от ручья. Шум возрастал, и Дункан понял, что он приближается к его источнику. Выглянув из-за пышного тополя, Дункан обомлел. Мотороподобный звук издавала вовсе не машина, а быстро двигавшиеся губы странного вида мужчины, который, скрестив ноги, сидел в тени гигантского дуба.

Великан был абсолютно гол и внушительно толст, с отвисшим животом. Кожа у него была светло-коричневая, а голова — большая и круглая. Над широкими скулами сверкали слегка монголовидные глаза. Длинные черные волосы незнакомца волнами спадали на плечи и спину. Гигант пристально, не моргая смотрел прямо перед собой. Если он и заметил высунувшуюся из кустов голову Дункана, реакции не последовало. Дункан отступил за дерево и напряженно вслушивался: что же произойдет дальше? Спустя несколько секунд он различил в невнятном бормотании мужчины отдельные незнакомые слова: «Нэммиохо — ренге — кио!» Гигант повторял их, словно заклинание, снова и снова. Наверное, только тот, кто слышал его бурчанье прежде, мог бы понять, о чем вдет речь. Мужчина произносил изречение, которое, по убеждению Ничиренитов, приверженцев одной из буддийских сект, способно помочь им услышать Будду, свое божество. Эти слова, как считают буддисты, способны обеспечить карму и избавить от другой кармы.

Дункан силился, но никак не мог вспомнить, где он слышал об этом.

Огромные руки мужчины были сомкнуты — ладонь к ладони — и прижаты к груди; с шеи на шнурке вместе с крупными четками свисало распятие. На шее незнакомца болталось ожерелье, к которому крепились Соломонова печать [5] и полумесяц, маленький африканский идол, четырехлистный клевер [6], четырехрукая со свирепым лицом фигурка и символический глаз, замыкавший эту причудливую пирамиду. Дункан узнал все эти символы, столь знакомые приверженцам иудейской и мусульманской религий, сторонникам и последователям колдунов, ирландских общин, индуизма и вольных каменщиков.

Гудение прекратилось. Прошло еще несколько секунд. Затем мужчина принялся напевать что-то по-латыни; Дункан узнал этот язык, хотя никогда не учился читать или говорить на нем. Дункан опустился не землю, оставаясь под прикрытием деревьев, и слушал. Не стоит и говорить, сколь сильно его поразило присутствие здесь этого странного человека, его экзотическое облачение, а точнее — отсутствие такового, и его поведение.

Кем бы ни был этот человек, он определенно не принадлежал ни к органикам, ни к лесничим. Выбравшим эти две профессии строго-настрого запрещалось придерживаться какой бы то ни было религии. Правительство, хоть и не запрещало поклонение любому божеству, отнюдь не приветствовало подобное, что создавало серьезные трудности в карьере верующих.

Мужчина, на которого наткнулся Дункан, очевидно, был каким-то работником, возможно, на одной из ферм по соседству, помогал лесничим или на биологической станции. Скорее всего, он использовал любую возможность, чтобы, ускользнув от чужих глаз, выполнить обряды своей эклектической веры.

Спустя некоторое время на смену песенке на латыни пришла мелодия на иврите. Затем Дункан, которого жажда и голод мучили все сильнее и который все больше и больше испытывал нетерпение и раздражение, усугубляемое постоянными укусами злых большущих мух, услышал еще одну, совершенно не похожую на предыдущие, песенку. Она звучала на языке, напоминавшем иврит, только звучавшем более гортанно и резко. «Наверно, на арабском», — подумал Дункан.

— Черт бы побрал всю эту чепуху! — в сердцах воскликнул он. Дункан встал и вышел из-за дерева. В пении незнакомца наступила непродолжительная пауза — он с удивлением посмотрел на пришельца, — а затем снова затянул прерванную мелодию, не сводя глаз с Дункана.