Мир не меч - [45]

И забыли вскоре о троих, не знали ни имен их, ни облика, и не вспоминали, откуда появились первые из живущих. Законы же были установлены так, что никто не мог их нарушить, ибо трое были законом, и покуда были они, вечные и предначальные, закон был непоколебим. Суровы ли были те законы, или мягки, в чем состояли они – не помнит никто. Те, что были потомками первого живого, были во многом подобны своим творцам, хотя и не знали о том. Прекрасны собой и многими дарами наделены они были, но не знали ни Смерти, ни Любви, ни Долга. Ибо Долг рождается там, где есть возможность отступить от закона, Смерть – там, где нарушаются законы, а Любовь – там, где забывают о них.

Трое же были далеко и не следили за созданным им, да и не было в том нужды, ибо, пока они были, никто не смог бы преступить пределов, отведенных им. А не стань троих предначальных, не стало бы и всего созданного ими, лишь три реки все так же несли бы воды свои из вечности в вечность.

Но вот возникло на берегах рек новое племя живых, и никто не знал, откуда пришли они, кто подарил им жизнь, ведь никто не сознавался в том, что племя это порождено им; а никто тогда не умел лгать, ибо в законе не было лжи. Племя то было чужим и диким, и казалось, что безумны все его члены, ибо не ведали законов, и могли совершать невозможное для остальных, и не догадывались о том. И собрались мудрые прочих племен и народов с берегов великих рек, и постановили – чужаки должны уйти. Пусть живут отдельно, не смущая остальных; когда же настанет срок, кто-то из троих обратит на них взгляд и сам решит, что делать с племенем безумцев.

И передали эту весть послы племени чужаков; и покорились те воле соседей, ибо хотя и не различали закона и беззакония, знали, что сильны их соседи, могучи, и если не добром, то силой заставят подчиниться. И ушли они далеко в горы, и построили себе город, и жили там. На берегах же трех рек воцарился прежний покой. Вскоре забыли там о беспокойных безумцах, лишь мудрые, что решали их судьбу, помнили – но вспоминали редко.

Но пришел час, и пало небо на землю по берегам трех рек, и узнали люди закона о том, что есть Безумие и Война, Болезнь и Ненависть. Беспомощны они были перед напастью и тщетно взывали к троим – не слышали те их стенаний, не прислушивались к мольбам. И разделились люди с берегов рек на тех, кто знал и соблюдал закон и не мог поступать иначе, и на тех, кто забыл о законе и не мог поступать в соответствии с ним. И была война, и за ней – другая, и не могло быть победы; ибо не было тогда Смерти, а раны заживали быстро. Но что проку голодному от того, что голод не прервет его жизнь, а израненному от того, что меч противника не пронзил ему сердце? Новая битва ждет его, и новые раны – и нет предела этому хаосу. Болью и отчаянием полнились дни всех живущих.

Пришли тогда странные люди, и немногие узнавали в них потомков изгнанников, и светлы были их лица. Следом же за ними шествовали Любовь, Смерть и Долг. Ибо те, что не ведали закона, данного свыше, создали себе свои законы и узнали Долг, родившийся из мук, что испытывает тот, кто не ведает, как поступить, – по закону или против него. И узнали Смерть, что приходит за тем, кто не выдержал испытания и не услышал голос Долга. И узнали Любовь, что способна оградить двоих от Смерти, если во имя друг друга нарушили они закон.

И учили они всех, кто хочет, новому закону, говорящему – не свыше берется закон, но в сердцах и помыслах живущих, и рождается он из совокупности желаний и страхов живых и, как и все живые, способен меняться. Долг, Любовь и Смерть стояли рядом с каждым учителем и согласно кивали. Забирала Смерть тех, кто устал от жизни, измучен ранами или не хочет нового мира, и уводила куда-то за горы; но никто не возвращался, чтобы поведать, что там, за горами. Поддерживал Долг тех, кто, приняв новый закон, колебался, и была рука его тверда, как рука друга, а взгляд мудр и добр, как взгляд матери. И ласково обнимала Любовь тех, кто решался преступить закон ради друг друга, хотя Долг и Смерть сурово косились на нее; но смеялась беспечная Любовь, и в смехе ее была надежда.

Мудрые же пали на колени перед Смертью, Любовью и Долгом и сказали: вот они, трое, что некогда сотворили все сущее. Ибо устали быть всем, и поняли, что, лишь ограничив себя самого по своей воле, можно узнать, что такое жизнь, и, вырвав из себя, положили закон над собой. И нам надлежит сделать так же.

И стал мир, какой мы знаем.

Он заканчивает, но я даже не замечаю этого. Перед глазами стоят картины из легенды, заворожившей меня. Кажется, я прикоснулась к чему-то очень важному. Сказка кажется безумной, едва ли относящейся к нашему делу, – но есть в ней что-то. Я пока еще не понимаю что, зачем хранитель рассказал ее. Я пойму позже, ощущаю я. Тенники умеют смотреть в будущее; мне пригодится эта сказка. Она сложнее сказки Киры, в ней нет прямого намека. Но я рада, что услышала ее.

– Нам пора, – говорит Кира, трясет меня за плечо.

Я встаю. С трудом стряхиваю с себя магию сказки, пытаюсь вернуться в реальность. Это не так просто.

Хранитель, посмеиваясь, жмет мне на прощание руку – пожатие совсем не дружеское, в нем заигрывание и недвусмысленное приглашение если не остаться прямо сейчас, то заглядывать еще.