Мир, который построил Хантингтон и в котором живём все мы. Парадоксы консервативного поворота в России - [14]

Сентиментальному состраданию и бездуховным проектам материального счастья народных масс следует противопоставить подлинный, «отрицающий лик любви». Отрицающая любовь не доставляет радости и успокоения, но приносит муки, так как постоянно требует заставления и понуждения в отношении своего объекта. Отрицающая любовь – это динамичное отношение между очевидностью и произвольностью, между несовершенной действительностью и божественным понятием, между Злом и Добром.

Такая динамика означает «постепенное удаление того, кто любит, от того, кто утрачивает право на полноту любви». В своей последовательности (а значит, следуя гегелевской диалектике, осуществлению через отрицание), эта любовь по отношению к объекту выражает:

…неодобрение, несочувствие, огорчение, выговор, осуждение, отказ в содействии, протест, обличение, требование, настойчивость, психическое понуждение, причинение психических страданий, строгость, негодование, гнев, разрыв в общении, бойкот, понуждение, отвращение, неуважение, невозможность вой ти в положение, пресечение, безжалостность, казнь.

Итак, чтобы действенно противиться Злу, любовь должна радикально измениться, отказавшись от обещания индивидуального счастья, чтобы превратиться в путь подвига, «безрадостный и мучительный». Только так, отрицая видимость ради предмета, тело ради духа, любовь становится «верховным основанием всей ведущейся человеком борьбы со злом».

Мучительная сила такой любви заключается и в том, что, даже убивая свой объект, любящий осознаёт своё чувство, а значит – до последнего вздоха любимого по-настоящему любит его, не оставляя в своём сердце место для сентиментального сочувствия так же, как и для аффективной ненависти. Ильин отмечает, что Любовь составляет сущность правосознания, его внутреннее содержание. Если право ограничивается понуждением, напоминая о неотвратимости наказания за внешнее проявление Зла, то Любовь не останавливается перед физической силой, пыткой и казнью. Любовь преодолевает право, осуществляя его цель – воспитание правосознания, чувства должного гражданина.

Моральное большинство

Любовь, утверждающая дух порядка, превосходя его букву, становится отношением, связывающим личность и государство, общество и власть. Так как эта любовь направлена к предмету любви, а не к его внешнему выражению, то она определяет в целом отношение сознательного христианина и патриота к другому: он любит свою семью, государство и сограждан. Мера отрицания в каждом из этих отношений, конечно, разная, но сам её принцип остаётся неизменным.

Сознательный гражданин и верующий человек движим любовью во всём и ничто не оставляет его безразличным. Он не может удержать силу своей любви ложным уважением к мнимому праву на самовыражение другого. Ведь тёмные силы индивидуального произвола тоже стремятся проявить себя, вызывая «к жизни в других душах целую систему бессознательного воспроизведения, полусознательного подражания и ответной детонации». Таким образом, в обществе граждане связаны между собой не только внешним равенством перед законом, но и «обязанностью взаимовоспитания», которое соответствует взаимозависимости в Добре и во Зле. Так что ничем не обоснованы претензии отдельных личностей «закрепить за собой преимущественное право» на неограниченное выражение своего бессознательного. Они готовы посылать «другим чистое зло», но не готовы «принимать посылаемого им в ответ, в виде понудительного воздействия, добра».

Скреплённое понуждением в отношении друг друга единство государства, Церкви и граждан создаёт общность благожелательства. Это чувство взаимной связи указывает людям их «общую духовную цель», возвышая их над личными эгоистическими устремлениями. Ильин даёт обоснование общественного договора, в котором «власть (церковная или государственная) утверждает в своём лице орган общей священной цели, орган добра, орган святыни, и потому совершает всё своё служение от её лица и от её имени».

Если в общественном договоре Руссо народ узнаёт из мнения большинства содержание своей собственной воли, то в версии Ильина оно становится подтверждением воли Божественной. Добрым является, таким образом, всякое проявление власти, а содействие ей равно содействию Добру в самом себе и окружающих. Как пишет Ильин, «в таком правосознании нет места несправедливости со стороны государства – оно справедливо в своём принципе, даже когда в конкретном случае ошибается». И наоборот, сила активной, отрицающей Любви даёт её носителю, сознательному гражданину и патриоту, возможность как бы опережать действие власти, совершая физическое пресечение Зла там, где государство может только сделать замечание.

В таком союзе благожелательства активный гражданин не формально следует инструкциям руководства, но умеет читать между строк и реализует их дух. Или, как точно пишет Ильин, «каждый член союза может и должен чувствовать, что его воля и его сила участвуют в борьбе центральной власти с началом зла и его носителями». На этом пути отдельный гражданин чувствует себя борцом за Добро постольку, поскольку «общественное мнение (и в его распылённом, и в его сосредоточенном состоянии) поддерживает его своим сочувствием и содействием».