Миръ и мiръ - [16]

— Мальчонку одного леший… — Феофан остановился на полуслове и, раскрыв рот, указал в сторону.

Наташа увидела двух всадников — пока плохо различимые, скрывались они за тонкими деревцами. Прислушалась: в предзакатной тиши голоса разносились далеко.

«Le prince»[14], — разобрала она.

— Бежим, — дёрнул её за руку Феофан.

Наташа не двигалась — старалась расслышать ещё слова. Что-то подсказывало ей — наверно, странный выговор, — что французы не совсем французы.

«Le prince Багратион».

— Стой, не надо бежать, — шепнула Наташа, — они, кажется, русские.

Всадники приближались, и уже можно было разглядеть их одежду — коричневые мундиры со шнурками.

— Да какие русские? Лопочут не по-нашему, одеты странно. Французы это, как есть, французы!

— Эй, господа! — воскликнула Наташа по-французски, и эхо пронеслось по молчаливому лесу. — Вы не из Франции, верно?

Всадники спешились и неторопливо подошли к Наташе.

— Верно, — ответил один из них уже по-русски. — Нас отрядили присоединиться к здешней партии, а где она — не знаем.

— А вы не крестьяне? — спросил второй.

Разве маскарад её так плох? Разве по ней сильно заметно её сословие? Она было подумала, что обман удался и ей поверили, а оказалось, что её так просто раскусить! И что теперь о ней думают — что она лгунья?

— Почему вы так думаете?

Может, он заблуждается — как было бы хорошо!

— Да крестьяне не знают иностранных языков, — усмехнулся он. — Признайтесь, вы дворянин?

Наташа кивнула.

— А как ваше имя? — полюбопытствовал первый. — Это, надеюсь, не секрет. И для чего вы нарядились так странно?

— Так… пришлось, — сказала Наташа.

Отвечать на первый вопрос ей не хотелось: конечно, имя — не настоящее, изменённое имя, — она придумала, но назвать его означало снова бы солгать, а это неприятно.

— Ну, а зовут-то вас как? — настойчиво повторил он. — Мы, возможно, знакомы… или даже родня, а как, не зная вашей фамилии, определить это?

— Пётр Соколов, — сказала она. — Но, я думаю, мы не знакомы.

— Пожалуй, не знакомы.

— Нет, отчего же! — перебил его спутник. — Помнишь, в первом батальное служит Анатолий Соколов? Он не брат вам? — обратился он к Наташе.

Действительно, брат. Но не сознаваться же в этом! Анатоль, верно, рассказывал им, что у него есть сестра, что остальные шесть детей умерли во младенчестве, и, значит, вторая часть её обмана раскроется ещё быстрее, чем первая.

И если б позор пал только на неё — это полбеды. Но так он несмываемым пятном ляжет и на Анатоля, и на всю фамилию — и всё из-за неё!

А с другой стороны — заручиться поддержкой было бы неплохо…

— Нет… то есть не совсем, — нашлась она. — Кузен.[15]

Разговор их затянулся. Почему бы им не уехать — разве не надоело ещё беседовать с нею? Наташа боялась, что они продолжат задавать неприятные вопросы, а гусары всё не трогались с места.

— Не хотите отправиться с нами? — вдруг спросил один из них. — Что вам, благородному человеку, с крестьянами якшаться?

Наташа слыхала, что партизаны — так, кажется, называются те люди, куда направлялись путники? — отпускают пленных под расписки. Что это значило, она не знала, но понятно было одно: с пленными обходятся куда менее жестоко, чем здесь.

— Не знаю, — отвечала она после недолгого раздумья. — Я же не военный.

— Ну, мало ли! В партиях, говорят, разных людей хватает, так что не бойтесь.

Наташа подумала ещё и наконец сказала:

— Тогда можно, пожалуй…

XII.

Березняк, вышитый золотом на рогоже неба, шептал что-то, и постепенно к шёпоту леса начинали примешиваться людские голоса. Среди тонких сероватых стволов виднелись разноцветные флюгера пик — путники приблизились к днёвке партизанского отряда.

Они добирались сюда всю ночь. Плутать по темноте, да ещё и без дороги и даже без известного направления — дело хитрое. Если же двигаться со скоростью пешего — путешествие затянется ещё дольше.

Ботинки с каблучками оказались не лучшей обувью для походов по лесу: они промокли и тёрли ноги, сковывая лодыжки кандалами.

— Не хотите проехать верхом? — пару раз спрашивали её.

Наташа молча качала головой, и гусары переглядывались: какая-де выдержка и мужественность! На самом же деле она просто не желала сознаваться в том, что верхом она, конечно, умеет ездить, но только боком.

Лагерь встретил их суетой и шумом — столь непривычными после ночи, проведённой в лесу. Да и всё здешнее оживление казалось Наташе поразительно правильным и, несмотря на всю поспешность, каким-то спокойным. Улей пчёл — вот что напоминал ей бивак; пчёлы жужжат, летают туда-сюда, и, хотя представляются совершенно беспорядочными, точно знаю, что делают.

Казаки, уланы, гусары и несколько прибившихся к отряду крестьян — их было бессчётное множество. Кони со спутанными ногами, костры, шатры из еловых лап и палатки теснились на полянке. Видно, это была очень большая партия, и потому Наташа ничуть не удивилась, что появление путников совершенно никого не отвлекло от занятий.

— Что, пришли? — на ходу бросил какой-то офицер. — А у нас языка взяли, допрашивать будут.

Вот и всё приветствие. Наташины спутники откланялись, отправились представиться командиру — и оставили её в одиночестве.

Прозрачный, почти звенящий воздух подрагивал, точно вода, над кострами. Холодные его струи обдавали тело, щипали щёки, от него немели кончики пальцев. Наташа озябла и, дрожа, подошла к ближайшему огню.