Мир хижинам, война дворцам - [192]

Седоусый сказал:

— Ну что ж, иди, товарищ, своей дорогой, — и добавил, точно оправдываясь: — Стоим на страже, чтоб не пробрались контрики. — Видно было, что он гордится этим. — На нашу сторону они и сунуться боятся: тут, товарищ, наша рабочая власть!.. Иди! — сурово оборвал он, словно недовольный, что разболтался: — Если ты и вправду большевик, так, верно, по делу торопишься. Иди! Будь здоров!

Он кивнул. Кто-то из тех, кто стоял поближе, пожал Коцюбинскому руку. Но когда Юрий отошел на несколько шагов, старик крикнул ему вдогонку:

— Чтоб все правильно было, ты уж прости: за тобой на всякий случай наши ребята пойдут. Такое, сынок, дело: опасаемся, чтобы провокаторы да шпики не пролезли…

Он отдал распоряжение, и двое парней, отделившись от кучки, пошли за Коцюбинским шагах в двадцати.

Это несколько обескуражило Юрия: вот тебе и на! Ведь он не имеет права воспользоваться конспиративным адресом, пока не убедится, что никто не видит, в какой дом он идет.

Но на сердце было легко и радостно: Ленин на воле, Ленина не захватили, приказ Керенского об аресте Ильича выполнить не удалось!.. И — красногвардейцы! Поражение не обескуражило рабочий класс. Крепко взял пролетариат в свои руки оружие!..

Юрий свернул с Сампсониевского проспекта на Сердобольскую улицу и неожиданно столкнулся еще с двумя красногвардейцами, чуть не сбив переднего с ног. Эти двое были без винтовок, но руки держали в карманах, и тот, которого Юрий толкнул, сразу же выхватил браунинг.

— Стой!

Юрий остановился.

— Руки вверх!

Юрий поднял руки.

Второй быстро ощупал карманы шинели и галифе.

— Оружия ищете — усмехнулся Коцюбинский. — Оружие было, да в комендатуре забрали и даже расписки не выдали.

Но красногвардейцы — молодые ребята — уставились на кровоподтек на лице Юрия:

— Где морду попортил? По пьяной лавочке?

В это время приблизились те двое, что шли следом.

— Наш это! — крикнул один из них. — Старик уже проверял! Пусть идет своей дорогой. Из тюрьмы после демонстрации.

Красногвардейцы сошлись все четверо, и Коцюбинский стоял среди них растерянный — что же теперь делать? На дощечке углового дома значился тот самый номер, которой ему и был нужен: 92 — по Сампсониевкому, 1 — по Сердобольской… Но он не мог войти туда при людях, хотя бы это и были красногвардейцы, свои. Пройти мимо? Они пойдут за ним следом. Вернуться сюда позднее? Спросят — зачем?

Петлять? Сразу вызовет подозрение… Как же попасть на конспиративную квартиру?

И тут возникла страшная мысль: явки уже не существует, конспиративной квартиры здесь нет, — ведь не может быть, чтобы конспиративную квартиру охраняли открытые наружные посты… Как же тогда найти связь?

— Иди себе, иди, землячок! — подбодрил его один из посланных седоусым. — Иди вперед, а мы за тобой…

— Ребята! — крикнул Коцюбинский. — Зовите вашего старшего. Как хотите, а я отсюда дальше не пойду…

— Как это не пойдешь? — изумились оба. — А говорил: тебе в свой полк надо…

И тогда вот что произошло. Коцюбинский только успел заметить, как двое, стоявшие перед ним, перемигнулись с теми, что были сзади, — а там уже ничего увидеть не мог. Один согнутым локтем запрокинул ему голову назад, другой набросил на лицо какую-то тряпку, а остальные вязали веревкой руки.

Потом его куда-то поволокли, скрипнула калитка, а может, дверь, под ногами он почувствовал порог, его ухватили под мышки и поволокли быстрее — так, что ноги тащились по земле. И все это делалось молча, в абсолютной тишине, только кто-то прошептал: “А черт его знает, может, провокатор или шпик… чего ему, сукину сыну, тут надо…” И кто-то тоже шепотом ответил: “Хотел видеть старшего, так сейчас увидит… ”

Потом его поставили на ноги и тут же надавили на плечи — он сел на табурет. Было тихо, он различал только тяжелое дыхание стоявших рядом, а один голос промолвил негромко:

— Разберитесь, товарищ Подвойский. Может, и в самом деле свой, а может, подосланный: действовали в точности по вашей инструкции.

— Подвойский! — вскрикнул Юрий. — Николай Ильич!..

И Юрий рассмеялся: да ведь именно Подвойский, глава “военки”, и был ему нужен!.. Смех сквозь толстую мешковину был еле слышен — глухой, как из-под земли.

— Кто это? — услышал он такой знакомый голос Подвойского, начальника по “военке”, старого друга и учителя по черниговскому дореволюционному подполью, отца по партийной жизни.

Но повязки с глаз у Юрия не сняли, только чья-то рука сдвинула тряпку, освобождая рот. Мешковина больно царапнула раненую щеку, и Юрий чуть не вскрикнул.

— Это я! Коцюбинский!

— Юрко?

Повязка упала с глаз, и Юрий увидел дорогое лицо с подстриженными усами и бородкой клинышком. Четверо красногвардейцев смущенно переглядывались.

— Вот те на! Значит, свой?

Но Подвойский не улыбнулся. Лицо у него было взволнованно и сосредоточенно.

— Спасибо, товарищи, — сказал он красногвардейцам. — Вы действовали правильно. Можете идти. Товарищ останется здесь.

Он подождал, пока красногвардейцы, неловко посмеиваясь, выходили из комнаты, и Коцюбинский успел осмотреться в тесной прихожей провинциальной на вид квартирки: стены оклеены дешевыми обоями — мелкие, пестрые цветочки по светлому полю. В углу вешалка, на ней пальто, несколько шляп, кепка.