— Так, — заговорил майор, издали окинув взглядом место преступления, но не спеша заходить за ленту ограждения, — скоро здесь яблоку будет негде упасть, понаедут все кому не попадя: убойники, генералы, возможно даже КГБшники. Начнется хаос, все будут бегать, затаптывать улики, галдеть и совещаться, потом многозначительно молчать и опять совещаться и никто не будет знать что делать, все будут надеяться на других. Знаем, проходили. Поэтому пока не начался кипишь, действуем быстро. Савельев!
— Моя задача ясна! — отозвался криминалист. Денис знал, что бородач Савельев, ярый поклонник Жоржа Сименона и бардовской песни, и как соответствие посиделок у костра под «горькую», работает с отцом уже давно и понимает того с полуслова. Поэтому Савельев лишь кивнул и с чемоданчиком в руке двинулся за ограждение.
— Гоголадзе!
Следак оказался не менее опытным, чем любитель бардовских песен:
— Знаю, дорогой, пойду с коллегами пообщаюсь, может, и нарыли уже чего, — с характерным грузинским акцентом отозвался Гоголадзе.
— Ну, а вы за мной, — скомандовал Громов и, приподняв красно-белую ленту ограждения, двинулся вперед.
Место пришествия и в самом деле выглядело довольно пугающе для советского мира, где показатель преступности стремился к минимуму, согласно госстатистики. Денису сразу вспомнился родной мир, в котором грабежи инкассаторских броневиков пусть и не были частым явлением, но все же случались. И даже для того мира подобное преступление являлось громким. Но там, по большей части, всегда был виноват кто-то из своих — из инкассаторов: брал на прицел коллег, либо связывал, либо убивал и завладевал наживой. Но здесь попахивало голливудским размахом. Перевернутый броневик лежал посередине дороги и на нем явно имелись следы взрыва, а весь асфальт вокруг был заляпан кровью, что явно свидетельствовало о произошедшей здесь бойне или жестокой расправе над перевозчиками груза. Самих трупов не видно, но возле скорой на носилках лежало два черных брезентовых мешка, и Денис догадывался о их содержимом.
Понимая, что вновь прибывшие городские коллеги будут задавать вопросы, к группе Громова приблизился поселковый милиционер.
— Старший сержант Попов, — откозырял милиционер.
— Майор Громов. Сержант, что вам удалось выяснить на данный момент?
— Лишь то, что броневик перевозил картину из Третьяковки в Эрмитаж.
«Картину? — потупился Денис. — И все это ради какой-то картины?»
— Чье полотно?
— Что, простите, товарищ майор?
— Картина чья? Художник кто?
— Э-э-э, немчик какой-то, — сержант вытащил из кармана блокнот. — Во, Адольф Гитлер, картина называется «Купание валькирии».
— Ебушки-воробушки, — услышав имя живописца, присвистнул Денис.
Громов поморщился и перевел взгляд на сына:
— Знаком с творчеством Гитлера?
— С кое-какими его работами довольно обширно, — хмыкнул Денис, вспоминая «полотна» этого самого «художника» на полях Второй Мировой.
— Похвально, — произнес Громов. — Хотя раньше склонности к познанию искусства я за тобой не замечал.
Денис лишь пожал плечами, отвечать ему не хотелось, фраза отца «раньше я за тобой этого не замечал» в диалогах с сыном проскакивала довольно часто. Но с подачи Юли у Громова-младшего имелась на то оправдательная легенда, примитивная, но действенная: кирпич на голову упал. Этим Денис мог объяснить свое недолгое отсутствие в поле зрения отца с момента как он, Юля и Анастасия попали в этот мир и до момента, как заняли места собственных копий. Хотя копия, конечно, оказалась только одна и та у Дениса. К слову: от собственной копии в этом мире избавляться, конечно же, не пришлось, поскольку копия самоисчезла согласно закону, по которому две одинаковые органические материи с одним жизненным циклом не могут находиться в одном пространстве. Поэтому Денису спустя какое-то время и пришлось занять место себя этой реальности и создать легенду, согласно которой пресловутый кирпич упал на его буйную головушку, после чего он месяц провалялся в больнице и в качестве последствий получил легкую амнезию.
— Ладно, товарищ Попов, рассказывайте дальше, — велел Громов.
— Да чего тут еще рассказывать, товарищ майор, — потупился сержант. — Одни лишь предположения. Походу, машину остановили ночью. Охрана покидать ее отказалась, но отчего-то и движение не продолжила, походу перегородили бандиты дорогу чем-то. И тогда преступники решили подорвать броневик. Ну а дальше как водится: завладели грузом, а от свидетелей избавились.
— Хмм. — Громов оглядел место происшествия, помолчал, вновь повернулся к сержанту. — То есть досконального осмотра места преступления вы не проводили?
— Дык, а чего его тут проводить то? — потупился сержант. — И так же все ясно! Картина маслом!
— Может, вам уже ясно кто совершил это преступление? — неожиданно спросила Юля.
Громов с интересом посмотрел на новую сотрудницу.
— Дык, я же уже сказал — картина маслом, — вновь потупился сержант. — Знамо кто сделал — буржуи заокеанские, только у них средства и интерес к различным коллекционированиям ценностей имеется. Я вот…
— Отставить, — велел Громов. — Свои дальнейшие соображения, товарищ Попов, можете оставить при себе. Дальше мы сами. Свободны.
