Мир - [28]

— И я надеюсь на Бога, Каролус, что ты будешь хорта романисэль и не позволишь буру стультрать дэро, или боккать дэро, или даббать дэро! Но если дэро каммать не латьот, тогда нашай и авай к даду и дейе; во имя Иисуса Христа![74] И тогда ты будешь жить хорошо.

Это было почти невыносимо. Но Томас сказал одну вещь, на которую Энок обратил внимание.

— Быть может, и мне повезёт, и я покончу с бродяжничеством на закате дней моих. С давних пор я желал и стремился к этому; нынешней зимой я говорил с самим пастором Мейером, и он мне ответил именно так: «Если ты хочешь, чтобы Энок Хове поспособствовал тебе, — сказал пастор, — то это вполне возможно; ибо Энок Хове, — сказал он, — второй человек после меня в комитете помощи беднякам, и его слово для нас — закон!»

Гунхильд подмигнула мужу: молодец!

— Нет, этого пастор не мог сказать, — смущённо заметил Энок.

— Он сказал именно так, а он не тот человек, который лжёт и болтает пустое; ибо в Писании сказано: не клевещи на ближнего своего!

Энок был изумлён такими похвалами, причём от самого пастора. Да, Мейер — хороший человек. Уразумев суть дела, Энок обещал помочь Томасу, насколько это было в его силах; быть может, и здесь Господь хочет испытать Энока. Цыгане ушли с благословениями, молитвами и полным мешком провизии; и Энок чувствовал себя озабоченным тем новым делом, кое было на него возложено.

…То, что Господь помогал ему, вскоре подтвердилось. Каролус оказался таким послушным и милым, и с ним было так приятно, что он мог бы послужить примером для несчастного Гуннара. И Энок даже попрекал сына: «Смотри на Каролуса и делай, как он!» — говорил Энок Гуннару чуть ли не каждую минуту.

С Гуннаром творилось что-то странное. Раньше он был таким милым и всё понимал, но в последние две зимы его как будто подменили. Во всём он выказывал нежелание, даже сопротивление, неохоту и неприязнь, порой даже ненависть. Ходил вечно недовольный и угрюмый, и ни одного слова от него нельзя было добиться, даже если о чём-то спросить. Как это понимать? Пожалуй, в парня вселился дьявол, стоило Богу показать своё расположение; так же как в Евангелие, где бесы особенно буйствовали тогда, когда Иисус стоял перед ними.

Каролус был совсем другим. Всё, что он делал, он исполнял легко и охотно; а когда говорил, он был таким милым и смышлёным, что общаться с ним было одно удовольствие. Он и сам иногда спрашивал о чём-нибудь, и даже мог рассуждать о высоком, так что Энок иногда думал об Иисусе, в юные годы проповедовавшем в храме. Да, цыгане часто кичились подобными рассуждениями; но Каролус пожил среди порядочных людей, так что эта грязь к нему не пристала.

Мальчик не отлынивал и от работы; больше всего он любил пасти скотину, бегать к соседям с мелкими поручениями и прочую непыльную работу. Однако Энок должен был приучить его к настоящему труду и привить к нему охоту. Коли у парня есть желание и Господь захочет того, он сможет. Энок молил Бога о вразумлении и терпении, дабы исполнить это нелёгкое дело, так чтобы Каролус очистился от всего, что унаследовал от своих сородичей, всех этих цыганских штучек и разгильдяйства.

С самого начала Энок не позволял себе быть строгим по отношению к Каролусу. Его следовало наставлять понемногу, постепенно. Стоило проявить жёсткость — он мог просто-напросто убежать. Зато теперь можно задавать Гуннару побольше работы; посмотрим, как у Каролуса проснётся чувство достоинства, и он не позволит ему, младшему, себя позорить!

И Энок стал вести себя с Гуннаром ещё строже, чем раньше. Всё должен был делать он: «Гуннар, выгреби навоз из хлева; Гуннар, принеси торфу!» Но с цыганёнком Энок был таким добреньким: «Каролус, может, ты будешь так любезен немного помочь Гуннару?» — «Каролус, может, ты выйдешь посмотришь за лошадями?» Фу! Это было отвратительно, и Гуннар плевался от злости. Какой слащавый тон, какая торжественность — это было так мерзко! И этот цыганёнок. Первое время Гуннар боялся его; Йорина рассказывала, что цыгане — язычники. Но вскоре к боязни добавилась ненависть. То, как Каролус подлизывался и ластился к отцу, его слащавые речи, особенно о Боге, — уф! А как он врал! — аж слюни бежали! О, это было ужасно. А стоило Каролусу очутиться вне поля зрения Энока, — он только и делал что слонялся, руки в карманы, и бездельничал! И никогда ему не скажут плохого слова; ничего подобного! А розги — ха-ха-ха! Пороть цыганёнка розгами? Нет, лишь пару сладких слов нежным тоном: «Очень жаль, что ты не сделал это, Каролус, ведь ты такой способный парень. Пускай Гуннар поможет тебе». Да, почему бы Гуннару не помочь? Гуннар на всё сгодится. А цыганёнку вовсе не обязательно расхаживать в кожаном тряпье.

Гуннар злился не по-детски; единственной, к кому он хорошо относился, была мать. Она иногда заступалась за него. И помогала, если была возможность. А не так давно Анна придумала ещё одну уловку. Когда Энок уезжал в город, она просила Гуннара сходить к купцу в Осе с фунтом масла или чем-нибудь ещё, чтобы выменять на кренделя и кофе. Гуннар всегда охотно соглашался, поскольку знал, что по возвращении домой и ему достанется крендель. А особенно приятно было обманывать цыганёнка, — Каролус не должен был знать об этом!