Мир до начала времен - [102]

– Вполне законно, – равнодушно пожал плечами Сергей Петрович, – только что был суд, который приговорил вас к изгнанию. Мы, знаете ли, не сажаем людей в тюрьму. Для легких поступков у нас есть общественное порицание, для тяжких преступлений – изгнание в лес или смертная казнь. Испытательный срок – это только для пленных врагов, к которым вы не относитесь. А жаловаться на нас вы можете сколько угодно. Дам вам совет: обращайтесь непосредственно к Всевышнему, когда очутитесь перед его престолом. Не переживайте, это произойдет очень скоро.

Отодвинув в сторону табурет, главный охотник поднялся со своего места и вместе с ним синхронно поднялись его лейтенанты. Особенно угрожающе выглядел Гуг, его гимнастерка буквально трещала на широких плечах. Такой одной рукой возьмет ослушника за шкирку, как кутенка, и вытащит на мороз…

И только тут осужденный к изгнанию окончательно понял, что с ним не шутят. Его зашатало. Он весь поник, и теперь в его широко раскрытых глазах, исчерпавших запас молний, плескалась смертная тоска.

– Нет, только не это! – взмолился он и воздел руки к лицу в умоляющем жесте; голос его зазвучал неожиданным фальцетом. – Простите меня, я больше так не буду, умоляю, пощадите, не выгоняйте!

– Я слышал, – как бы невпопад сказал Андрей Викторович, – что в НКВД арестованных больших начальников первым делом били в морду лица, чтобы показать, что все более чем серьезно. Может, и нам стоило?

– Не стоило, Андрей, – ответил Сергей Петрович. – От удара в морду истинного раскаяния не получится, а только хитрость и озлобление. Леди Сагари, а вы что скажете по поводу этого человека?

– Он бояться, – ответила аквитанская княгиня, – очень сильно бояться, я ничего не видеть через этот страх.

– Ну хорошо, – немного подумав, сказал Петрович, – исполнение только что вынесенного приговора я откладываю на неопределенный срок, вместе с тем передавая осужденного на перевоспитание отцу Бонифацию с возможностью возвращения в мир. Но в то же время первый, кто увидит, что этот тип нарушает наши законы, сможет пристрелить его на месте без всякой процедуры. Это и в самом деле несколько гуманнее, чем изгнание в зимнее время в лес. А сейчас, Сергей, возьми УАЗ, отвези помилованного на подворье к отцу Бонифацию и сдай его Петру с рук на руки. И прими меры предосторожности, а то мало ли что ему придет в голову.

Мерами предосторожности заключались в том, что, позволив подконвойному надеть меховые штаны, парку Сергей-младший натянул на него, не продевая руки в рукава. Ну чем не смирительная рубашка?

И вот, когда Сергей-младший вывел за дверь осужденного и частично помилованного, старший унтер вздохнул и сказал:

– А все-таки зря вы, Сергей Петрович, не отдали его нам. Было бы все в лучшем виде.

– Да нет, Гавриил Никодимович, – покачал тот головой, – не справились бы вы с тем грешником ни в коем разе. Тут специалист по излечению закосневших в гордыне душ нужен, а не просто дрессировщик тигров на арене цирка. Отцу Бонифацию эта задача по силам, а вот вам нет.

– Жестокие вы люди! – вдруг звонко проговорила Инна Аркадьевна, вздернув подбородок и прищурившись – ну чисто гордая революционерка, изобличающая кровавое самодержавие. – Чуть что – и сразу изгнание или голову рубить! Мне и за себя уже страшно стало…

– Неправы вы, – устало парировал Сергей Петрович, глянув на нее как на неразумное дитя, – у нас слишком маленькое общество, чтобы мы позволили существовать в нем источнику смут. Это большое государство разрушить относительно сложно, а вот у нас пока что только его эмбрион, которому страшно любое неустройство. У нас каждый должен знать, что с ним поступят по справедливости – и в хорошую, и в плохую сторону. А за себя не беспокойтесь. Я же вижу, что вы человек совсем другого склада, и поэтому наша справедливость будет повернута к вам своей доброй стороной.

– Жестокость к одному есть милосердие к многим, – назидательно поднял старший унтер вверх указующий перст. – Так-то, сударыня!

– И все равно, леди Сагари, – сказал Сергей Петрович, – завтра с утра зайдите на подворье к отцу Бонифацию и еще раз посмотрите на грешника. На самом деле он раскаялся или это был всего лишь страх, который ничего не способен изменить. А теперь вернемся к нашим делам – поздно уже… – он указал на полноватую кудрявую шатенку лет тридцати. – А вот вы, девушка?

– А я не учитель, – растерянно ответила та, – я менеджер турфирмы, Литвиненко Ольга Владимировна.

– К сожалению, в менеджерах, рекламных агентах, адвокатах и экономистах наш народ пока не нуждается, – ответил Сергей Петрович. – Придется вам переучиваться, хотя бы на воспитателя детского сада. Хватит у вас терпения предводительствовать толпой малышей, многие из которых еще не владеют русским языком, потому что совсем недавно пришли из своих кланов?

– Не знаю, – растерянно сказала та, нервно тряхнув своими кудряшками, – но я попробую.

– Попробуйте, – ободряюще сказал Сергей Петрович; он видел, что та сильно подавлена. – А если не получится, переведем вас в швейный цех, там тоже всегда нужны люди. А теперь вот вы, молодой человек. Кого собой представляете? – Он указал на мужчину с ежиком коротких волос, сидевшего между Алексеем Михайловичем Гернгроссом и Ольгой Литвиненко.