Минувшее - [39]

— Ух как все вкусно! — воскликнула Рано, с нетерпением ожидая, когда хозяйка нальет чай.

Из объемистого портфеля я достала бутерброды с маслом и сыром, высыпала горсть шоколадных конфет. Пиалы были наполнены чаем, и начался пир.

— Кушайте! Пожалуйста, кушайте! — приветливо угощала хозяйка.

Подкрепившись, мы стали беседовать о колхозе.

— Расскажите Сановар-биби, как организовался и окреп ваш колхоз? Говорят, что в двадцатом году ваш кишлак основательно пострадал от басмачей. Как это было?

Приветливое лицо хозяйки посуровело. Она откинула голову и задумалась. Ее продолговатое лицо побледнело, миндалевидные глаза уставились в одну точку. Казалось, раздвинулись стены и перед ней проплывают картины былых лет. Вот резче вырисовались две складки между густыми бровями, скорбно сжались губы.

— Расскажу. Пусть наши внуки знают, что счастливая жизнь им досталась не даром. За эту жизнь их отцы, деды и матери заплатили ценой страдания, а часто и гибели. Помолчав, она продолжала: — Сюда меня привез мой муж Рахматджан после свадьбы. Мне было шестнадцать лет. Кишлак — таких было тогда много — небольшой, бедный. Летом пыль по щиколотку, весной и осенью грязь невылазная. Деревьев мало, несколько бедных мазанок и все.

Все мы жители кишлака были дружны, только лавочник, человек пришлый, да мулла сторонились нас, темных людей. Вскоре стали доходить до нас слухи, что началась большая война. Потом объявили, что наших людей берут на работы. Забрали и моего Рахматджана, осталась я одна с двумя крошками. Ой как трудно стало! Прошло два года, совсем я измучилась, а Рахматджана все нет. Говорили, что война уже закончилась, царя сбросили…

— Откуда все это вы узнавали? — спросила Рано.

— Разно. То приедет человек, привезет старую одежду менять на муку или зерно, а то проезжие завернут, они-то все и расскажут нам; в городах голодно стало, порядка нет. Да лавочник ездил в Ургут новости узнавать.

Наконец для меня настал счастливый день. Осенью вернулся Рахматджан. Каким-то чудным нам казался. Одет как русский, в стеганке, в сапогах, борода сбрита. Мулла сразу спросил:

— Э-эй, Рахматджан, что это ты неверным стал?

Вы видели во дворе постройку, сарайчик? Это и был наш дом. Я сижу в комнате, а гостей принимали на айване, мне все слышно. По обычаю, все навестили вернувшегося земляка.

— Почему неверный? Каким был, таким остался…

— Зачем голова не брита? Бороды нет, одежда не наша? Сам пророк ходил в халате.

— Вот вы о чем! Так я же был мобилизован. Взяли нас в Ургут, человек сто собрали и отправили в Самарканд. Там нас в баню и… прощай борода! Дали вот эту одежду и увезли в город Оренбург. Там мы строили бараки для пленных австрийцев.

— А ты слышал, правоверные объявили газават? Будем русских резать. Разбогатеем. Царя нет теперь.

— Да, царя нет. Объявили новый закон, хороший. Закон Ленина. А резать зачем? Пустое это дело.

Слушали люди внимательно, а мулла горячился:

— Зачем нам русские? Без них будет лучше. А сколько богатства добудем. Неверные они! Пророк поучал всех неверных убивать.

— Не хорошо вы говорите, мулла! И без резни заживем хорошо по новому закону. — Стал Рахматджан рассказывать о новом законе, а мулла рассердился и ушел. А тут из Ургута ревком приехал, высокий человек в кожаной одежде. Мы такой раньше не видели. А с ним два солдата с красными звездами на шапках. Рассказал нам этот человек о Советской власти, о правах бедняков, о том, что женщины должны снять паранджу, что они имеют все права, что надо выбрать Совет… Ой, как рассердился мулла, плеваться стал и ушел. Без него все решили, Рахматджана председателем выбрали. Он грамоте выучился за годы войны.

Началась весна. Бедняки стали сообща обрабатывать землю. Из Ургута новая власть нам семян отпустила, скотину дала. А мулла нас проклинает: «Зачем в мечеть не ходите, жертвы не даете? Ни одного барана не пожертвовали… Молиться за вас не буду. Аллах покарает!» Вот так мы и поссорились с муллой. Урожай в тот год был хороший, стали убирать, а тут является мулла с лавочником и еще какой-то приезжий. Собрали нас вечером, требуют денег, скот собрать и здоровых мужчин в отряды борцов за веру: приказал курбаши Джаныбек.

— Это налог на святое дело! Все отдайте, пророк требует. — Так нам заявили мулла и приезжий. Отказались мы. На их угрозы кое-кто надавал им тумаков, едва ноги унесли… Прошло несколько дней. Как-то ночью слышим топот конский, крики. Угрозу они свою выполнили. Муж схватил ружье, сказал:

— Спрячься с детьми в кизяках, не выходи на зов… — А сам убежал. В кишлаке пошла стрельба, крики, страшно… Схватила я Нурмата, а маленького побоялась выносить на холод. Сильно болел наш Зафар, весь горел. Укутала я его, засунула в укрытье и выбежала, а в калитку уже стучат. Слышу голос муллы. Кричит:

— Открой, дочь праха! Поломаем твои запоры…

Уже и не помню, как я перелезла через дувал и Нурмата перетащила. Едва мы спрятались, затрещала калитка. А потом… Лучше не вспоминать… К утру началась перестрелка — это из Ургута помощь прискакала. Потом все стихло. Слышу во двор вошли, соседка плачет, меня зовет. Выглянула я — наши люди во дворе, принесла что-то большое, прикрытое халатом…