Минута после полуночи - [3]

Полумрак здесь казался светлым из-за белых матовых штор, собранных в складки. Цветные витражи мерцали сквозь плотную ткань, плавали в глубине сверкающего паркета, как стайки золотых океанских рыбок. Огромную темную пасть камина обрамлял желтоватый мрамор с коричневыми прожилками, над каминной полкой светилось старинное зеркало в позолоченной венецианской раме. Едва уловимый запах — не пыли, времени, — перебивал острый аромат цитрусовых, тишину дробил размерный стук маятника.

— Ну, как? — спросил секретарь, возникая за спиной гостя. — Нравится?

— Очень, — живо отозвался Алимов, оборачиваясь.

— Вы не были на наших спектаклях?

— К сожалению, нет.

Секретарь понимающе склонил голову к плечу.

Информацию о театре помощники Алимова — Роман и Леночка — собрали быстро. Даже приложили к распечаткам из Интернета пригласительный билет на две персоны. Леночка объяснила, что билеты в обычном понимании театр не продает, только приглашения, отпечатанные на шелковой веленевой бумаге, где указаны название спектакля, имена исполнителей, дата и места.

— А где цена? — спросил Алимов наивно.

Когда Леночка озвучила цену билета, Алимов широко распахнул глаза и медленно обвел помощников вопросительным взглядом: шутят, что ли?

— Шеф, что вы хотите? — пожал плечами Роман. — Туда обычные люди не ходят!

— А кто туда ходит?

Вместо ответа Роман ткнул пальцем в билет. В самом низу мелкими буквами каллиграфической прописью было выведено: «Мужчины в смокингах, женщины в вечерних платьях».

Владелец театра сделал ставку на публику, для которой не имела значения цена за удовольствие. Этим простым способом он отсек от театра людей с улицы и создал некий закрытый элитарный клуб, вход в который стоил приличных денег.

Дверь, отделенная от холла плотной бархатной портьерой, приоткрылась. В холл выплеснулось виртуозное фортепианное вступление; ярко, напористо запел низкий мужской голос. Стас на цыпочках подобрался к двери и плотно ее прикрыл. Голос смолк.

— Зал, — объяснил секретарь, задергивая портьеру. — У артистов утренняя репетиция.

Алимов кивнул, снял шляпу и огляделся в поисках вешалки, с которой обычно начинается театр.

— Кладите на диван, — подсказал секретарь. — Гардероб внизу, к тому же он все равно закрыт. Солисты пользуются своими гримерками.

Алимов неловко пристроил шляпу на узкий диван, обтянутый холодным полосатым атласом. Повернулся к камину, пригладил перед зеркалом чуть растрепавшиеся короткие темные волосы. Внезапно его глаза столкнулись с другим взглядом из-за плеча. Алимов резко обернулся.

Центральную часть стены напротив входа занимал большой портрет молодой женщины. Женщина сидела в кресле очень прямо, не касаясь спинки. Пышные каштановые волосы собраны на голове короной, серые глаза с интересом рассматривают входящих, в уголках ярких губ притаилась усмешка. Воздушная белая блузка с пышными рукавами перехвачена поясом темной юбки, подчеркивающим неправдоподобно узкую талию. В правой руке, лежащей на коленях, дама держала свернутые рулоном ноты, кисть левой руки изящно свисала с деревянного подлокотника.

— Кто это? — спросил Алимов, заинтригованный сочетанием насмешки и внутренней силы в женском лице.

— Екатерина Богданова-Сиберт, весьма известная в прошлом певица. — Стас встал рядом с гостем и, склонив голову, полюбовался картиной. — Хороша, не правда ли? По свидетельству современников, имела уникальный голос, но больше пела за рубежом, чем в России. Осталась в истории как «сирена самоубийств». Патрон наткнулся на ее портрет в куче какого-то хлама, не имеющего музейного значения, купил и отреставрировал. Возможно, именно на этом месте он когда-то и висел. — Стас поправил очки. — Кстати, этот дом когда-то принадлежал ее мужу.

— Значит, ПС — его инициалы на воротах?

Стас покачал головой.

— Не его. Особняк построил астраханский купец Петр Синюшин в начале девятнадцатого века. Считался здравомыслящим дельцом, пользовался авторитетом среди собратьев. А на строительстве этого домика прямо помешался. Такие суммы вкладывал, что достроить не сумел, разорился, только инициалы и остались. Дом купила семья графа Олсуфьева для своего непутевого отпрыска, которому потребовалась срочная эвакуация из Петербурга. Наследник и здесь не оплошал: зарядил первостатейный бордель с французским кордебалетом. Погулял годик, а потом утонул в ванне с шампанским. Приятели и кокотки разбежались, а дом купил муж этой дамы, — Стас кивнул на портрет. — Генерал-аншеф продержался дольше всех. Из немцев был, непьющий, положительный. А под старость — ударил бес в ребро. Взял и женился на девице, годившейся ему во внучки. Как легко догадаться, прожил он после этого недолго. Поговаривали, что смерть была темная, только молодая вдова дожидаться расследования не стала: продала имущество и уехала за рубежи отечества. Там карьеру сделала, там и похоронена. — Стас развел руками. — Вот такая история.

— Круто, — признал Алимов. — Ну и как, работает легенда? Публика ведется на дом с привидениями? Билеты хорошо расходятся?

— Это вы напрасно, — не обиделся Стас. — История самая настоящая, я в документах копался. А билеты у нас никогда не залеживаются. Никита Сергеевич знает, как деньги делаются…