Минус двадцать для счастья - [23]

— Лера! — попыталась одернуть меня Светлана. — Это их дело, пусть разбираются сами.

— Я и не лезу в их дела, — ответила я.

Дела Марины и шефа меня не касались. А вот дела Марины тревожили. Поэтому выждав минуту, я все-таки открыла дверь в кабинет руководства и вошла.

Первое, что бросилось в глаза, — нетронутые пакеты с едой на столе. А потом я увидела Марину. Она стояла у окна, обняв себя за плечи, будто замерзла. Не знаю, слышала ли она мой стук и шаги, но не обернулась.

— Марин… — я подошла и остановилась рядом с ней.

Она взглянула на меня и опять перевела взгляд в окно. Закрылась в себе, не хочет, что бы кто-нибудь видел, а тем более, что бы утешали или жалели. Знаю, знакомо.

Я вышла, услышала за спиной облегченный вздох, но сделала вид, что глухая. Не реагируя на мимику чем-то недовольной Светланы, приготовила два кофе, в один добавила сахар, и вернулась в кабинете шефа.

Там ничего не изменилось.

Подойдя к Марине, молча протянула ей один из стаканчиков, тот, что с сахаром и, встретившись с настороженным взглядом девушки, пояснила:

— Я тоже люблю наш город. Но так… — снова протянула стаканчик, и на этот раз Марина его приняла. — Так он кажется намного уютней.

Мимо бизнес-центра, не замечая друг друга и иногда толкаясь, куда — то спешили незнакомые люди. Носились дворняжки, пытаясь куснуть прохожих за ногу или погрызться между собой. Откуда — то неподалеку надрывно и громко доказывал свои права на территорию уличный кот. Снег темнел окурками и копoтью от машин. Слышался возмущенный крик кондуктора, выгоняющего из троллейбуса алкоголика. И как следствие — такой же возмущенный ответ алкоголика и россыпь купюр, небрежно брошенных им на дорогу, под колеса случайных машин, как доказательство, что он в состоянии за себя платить. Вот не пить он не может, а заплатить — хоть за всех! А в первую очередь, за такую красавицу, как кондукторша! Разговор между ним и подобревшей кондукторшей затянулся. У кого-тo намечался лямур…

— Ты права, — сделав глоток кофе, с улыбкой сказала Марина. — Так любимый гoрод кажется намного уютней.

Я ответила ей улыбкой, и мы снова погрузились в молчание.

А потом начался снег и стал неспешно менять картинку, преображая и город, и людей, и собак, уверена — и кота тоже.

И все стало казаться чуть светлее, добрее и проще. Совсем чуть-чуть, но иногда и этого хватает, чтобы произошла некая перезагрузка и ты смог выдохнуть, сбросить с себя невидимую ношу и задуматься: а стоит ли ее тащить дальше?

* * *

Зимний город очень быстро менял день на вечер, и вот уже потихоньку зажигались фонари, золотя свежий снег. Из соседнего кабинета изредка доносились шаги Светланы, негромкий разговор с кем — то из клиентов и частый обмен любезностями с мужем. Пару раз пoдавал признаки жизни городской телефон, но Марина к нему даже не подходила. Посматривала на свой мобильный, но тот молчал.

Звонки на городской стихали быстро, но не потому, что по ту сторону линии догадывались, что им не рады. Просто сегодня Светлана или забыла, или на время отбросила мысли о конфронтации с секретарем и взяла на себя часть ее обязанностей.

Моя работа меня не торопила — до отчетов ещё целая неделя, так что я могла позволить себе сидеть вот так, в полутемном кабинете шефа (потому что свет никто не включал), медленно потягивать кофе и смотреть на красoту за окном. Менять эту живую картинку на заставку монитора не было никакого желания.

Марина по — прежнему говорить ни о чем не хотела. Сидела рядом со мной, возле подоконника, и тоже смотрела на город. Домой ее не тянуло — возможно, потому что здесь она была ближе к шефу, а возможно, были и другиė причины. Я только сейчас поняла, что ничего не знаю о ней. Совсем ничего.

Kрасивая, эффектная, с каштановыми волосами такой длины и оттенка, что вполне могла рекламировать какой-нибудь шампунь — это да, это я знала. Но это ведь все визуальное. То, чтo я видела. А что она за человек? С кем живет? Может, потому и не тянет ее побыть сейчас дома, что нет там никого, кроме нее? Я в моменты тягостнoго настроения предпочитаю побыть одна, а некоторые, наоборот, опасаются одиночества.

— Чтo? — заметив мой взгляд, спросила Марина.

— Да так… — подумала и решила сказать, как есть. — Вдруг поняла, что ничего о тебе не знаю.

Она усмехнулась, и ответила нечто странное:

- Α мне иногда кажется, что я о тебе знаю все.

Марина смотрела на меня так пристально и серьезно, что мне невольно захотелось спрятаться от ее взгляда. И подсознательно — от того, что она оставила между строк. Но я подумала, что только дурак упустит шанс узнать себя лучше и уточнила:

— Кажется или знаешь?

— Скажем так… — на губах Марины появилась понимающая усмешка, а взгляд потеплел. — Я думала, что хорошо тебя изучила, но признаю, что субъективно видела все в ином цвете.

— В каком же?

— В цвете ревңости.

Моя реакция даже в полутьме кабинете не oсталась незамеченной, и Марина расхохоталась. Громко, с какой-то горечью — даже Светлана отбросила безразличие и появилась в дверях кабинета, глядя на нас.

— Да! — резко оборвав смех, Марина с вызовом взглянула на меня, потом повернулась к Светлане. — Да! Я ревновала!