Минос, царь Крита - [31]

Я отпустил их, уверенный, что они не подведут и удержат остальное войско в повиновении. С облегчением перевел дух. И почувствовал, что смертельно устал. К тому же, мелкая дрожь охватила мое тело, как от холода. Пережитой страх выходил наружу.

Внимательно глядя под ноги, боясь наступить на случайно уцелевшую гадину, я зашел в опоганенную палатку. Взял свой щит, копье и плащ и выбрался наружу. Посмотрел на небо. До рассвета оставалось еще довольно времени. Слишком много, чтобы провести его без сна. И слишком мало, чтобы успеть отдохнуть.

На следующее утро я говорил перед своим войском и не утаил ничего из случившегося. В подтверждение слов своих, взял овцу и, срезав с ее головы клок шерсти, произнес:

— Когда я сходился со жрицей Феано, не было у меня в мыслях убить ее. Но лишь когда змеи стали извергаться из ее утробы, пронзил я колдунье горло мечом и распорол живот, чтобы плодящаяся внутри мерзость не разорвала его. И пусть покарают меня боги, если я солгал вам.

Заколов овцу, швырнул её на землю.

Начальники отрядов постарались укрепить боевой дух своих воинов. И им это удалось. Когда я воскликнул:

— Я не держу при себе тех, кто устрашился! Пусть лучше покинет он меня сейчас, открыто, чем бежит тайно! — варвары лишь разразились бешеными воплями, призывая гнев своих разноплеменных богов на головы тех, кто предаст своего вождя.

Ярость затопила их, как река, разлившаяся после грозы. Особенно надрывались паросцы, не забывшие ещё своего позорного бегства под Кидонией.

Феано похоронить мне не удалось. Воины требовали бросить труп ведьмы на растерзание зверям и птицам, и я не посмел воспротивиться им. Мне оставалось только надеяться, что кто-нибудь из жриц потом погребет её останки и даст этой отважной душе упокоиться в Аиде…

О боги, да когда же кончится эта ночь?!!! И что ждет меня в Кноссе?

На радушный прием рассчитывать не приходилось. Тревожные знаки виделись мне повсюду. Например в том, что никто из жриц не пытался спасти от осквернения главное святилище Бритомартис.

Роща, в которой я стал царём, встретила нас мирной тишиной, нарушаемой лишь звоном цикад да вялым щебетанием птиц. Жрицы оставили её, предварительно очистив все сокровищницы и тайники. Моим головорезам не было чем поживиться здесь. Мы только повалили дубы, разбили алтарь на поляне, да убили попавшихся на глаза змей.

Мы уже покидали рощу, когда начала дрожать земля. Удары трезубца Посейдона были не сильны, но все же пугающи. Казалось, супруг Бритомартис предупреждал меня, что если я не одумаюсь, то он нанесёт куда более сокрушительный удар. Бледный ужас охватил было моих соратников, но я остался спокоен, и они постыдились выказывать слабодушие передо мной. А у меня уже не было выбора. Как мог я повернуть назад теперь, когда на Крите не осталось ни одной рощи Бритомартис, которую я не осквернил?

Я знал, что в Кноссе меня ждет ожесточенная схватка, и тщетно гадал, будут ли на моей стороне промахи? Знать бы, почему они не выступили против меня, подстрекаемые жрицами? Виной ли тому заботливо взращенная мной в их сердцах любовь к своему царю, ненависть к власти женщин и тайное сочувствие моим делам, или воля моего старого друга Вадунара, сына Энхелиавона?

Вадунар, сын Энхелиавона. (Первый месяц первого девятилетия правления Миноса, сына Зевса)

Вадунар, Вадунар!

Мы росли вместе, он был всего на три года старше меня, и я с детства тянулся за ним. Всё в моём друге вызывало восхищение: высокий рост, атлетическое телосложение, чем-то напоминавшее мне божественную стать отца; мужественное лицо с твердым, правильным, слегка раздвоенным подбородком, выдававшим силу характера; прямой, проницательный взгляд вечно спокойных, желтоватых глаз из-под иссиня-черных кудрей, искусно уложенных над широкими, прямыми бровями. Двигался он легко и в то же время величаво. Мне потребовалось научиться такой царственной поступи, он же совершенно не задумывался о походке.

Столь же непринужденно обращался он и с оружием. С детства его игрушками были меч и копье. Вадунар охотно показывал мне, как наносить удары и уклоняться от них.

Он любил войну не меньше, чем я. Но в то время как я мечтал о подвигах, подобных деяниям Ареса, и не упускал случая показать свою отвагу, доходящую порой до безрассудства, сын Энхелиавона нередко остужал мой щенячий пыл, говоря, что от геройской смерти царя его войску толку будет мало. Моего друга всегда прельщала цель, мне же был куда более важен путь, которым я доберусь до желаемого. Помню, однажды мы едва не поссорились. Вадунар рассказывал мне о героях и царях былых времен. Сначала мы говорили о славных битвах, где противник, весьма уступавший в силе, побеждал, благодаря смекалке и хитрости. Он рассказывал о событиях так живо, будто сам принимал в них участие. Рисовал на разглаженном прибрежном песке горы, городские укрепления, указывал, где находился противник, пути, которым его обошли.

— Города, Минос, невозможно взять иначе, чем долгой осадой или обманом, — говорил он. — Не люди, но боги складывали их стены на неприступных скалах. В каждом из акрополей имеется запас пресной воды и амбары, где царь сохраняет зерно. Если начнется война, то анакт поспешит затвориться в крепости.