Минная гавань - [77]

Вспомнилось, как в прошлом году, когда они катались на катере, Кирюшка расспрашивал его о каком-то острове… И читал стихи о малютках медоварах… Захар понимающе улыбнулся, глядя на спящих ребят. Простая, удивительно ясная детская мечта увела их в море, забросила на этот крохотный клочок земли и на какое-то время сделала счастливейшими людьми… Возможно, они в полную меру мальчишеской фантазии почувствовали себя первооткрывателями.

Выглянув из хибары, Ледорубов негромко позвал Стыкова. Олег отозвался и вскоре подошел.

— Нашлись? — спросил рулевой, с треском распахивая дверь.

Ледорубов зашикал на него и кивнул на нары, посвечивая зажигалкой.

— Вот так рыбачки́, — удивленно прошептал Стыков. — Ну и дают шороху ребятки.

— Берите одного, — распорядился Захар, — да так, чтоб как пушинку…

— Добро, товарищ командир.

Скинув просторные альпаки, они закутали в них малышей. Потом выбрались из хибары и двинулись к шлюпке, осторожно ступая по мокрой земле.

От острова до базы путь не казался долгим. Не прошло и двух часов, как тральщик уже швартовался к причальной стенке. Мальчишки, укутанные теплыми одеялами, продолжали крепко спать на диванах в кают-компании. Они не проснулись даже тогда, когда матросы на руках бережно понесли их на берег. Там уже стояла наготове санитарная машина, около которой суетился майор Голанд.

Ирина поджидала сына у трапа. С заплаканным лицом, бледная, большеглазая, она чем-то напоминала испуганную птицу. Буторин что-то говорил ей, стараясь успокоить.

На Ледорубова Ирина даже не взглянула. Она порывисто бросилась к сыну, как только Олег Стыков с Кирюшкой на руках сошел с трапа. Но Голанд сердито замахал на нее руками, зашикал.

Мальчишек уложили на узкие брезентовые носилки, которые затем через заднюю дверцу просунули в санитарную машину.

Ледорубов подошел к комбригу и, козырнув, стал рядом. Буторин выглядел усталым, лицо серое, мрачное. Когда машина выехала за ворота гавани, он снял фуражку и вытер платком пот со лба.

— Итак, Захар Никитич, — комбриг строго поглядел на Ледорубова, будто собирался его за что-то отругать, — выше всяких похвал. От сердца благодарю. Битых пять часов мы искали этих сорванцов и не сообразили, где они могут находиться. Вы-то как догадались?

— Очень просто. Сначала неподалеку от острова обнаружили пустую моторку, а остальное — дело техники.

— Действительно, — согласился Буторин. — Но вы не представляете, какого труда мне стоило успокаивать Ирину Петровну. Бедная женщина. Не успела оплакать мужа, как единственный ребенок оказался на грани гибели. Впрочем, того мы благодаря вам не допустили, сберегли мальчика…

Был уже поздний вечер, когда Ледорубов с Буториным отправились домой. Шли рядом, неторопливо беседуя. Разговор зашел о Пугачеве.

— Вспоминаю, каким все-таки правильным человеком был Семен Ильич, — произнес Буторин прочувствованно, как бы из глубины души.

Его откровенность Захару не понравилась, и он заметил:

— Но вы, помнится, не слишком-то жаловали его.

Комбриг нахмурился:

— Почему вы так решили?

— Да разве не видно было?

Буторин рассерженно сверкнул глазами, собираясь напуститься на Ледорубова, но потом взгляд его мгновенно остыл, и он вдруг проговорил:

— А разве я не такой, как все, разве не могу ошибиться?.. Есть у Буторина такая манера, — заговорил он отвлеченно, будто рассуждая о ком-то постороннем, — слишком долго приглядываться к человеку, прежде чем любить да жаловать его. К сожалению, Буторин только теперь повял, что в лице Пугачева потерял лучшего своего командира.

Ледорубов усмехнулся одними глазами, — мол, лучше поздно, чем никогда, — и сказал:

— А вот прежний наш комбриг, ныне адмирал Сливин, знал ему настоящую цену.

«Ну и язва же ты, капитан-лейтенант…» — взглядом ответил Буторин, а вслух сказал, мучительно поморщившись:

— Вы правы. Возможно, именно потому ваш комбриг и стал прежде меня адмиралом, что в людях лучше разбирается. А ведь мы с ним почти одногодки. Резонно?

— Я в кадровой политике не силен, — уклонился Захар от ответа, чувствуя, что зарвался и невольно обидел Буторина.

— То, какой Семен Пугачев, — рассуждал Буторин, — я сердцем чувствовал, а вот разумом не воспринял. Слишком спокойный был он какой-то, медлительный.

— Спокойствие — признак уверенности, — высказался Захар. — Эта черта характера была в нем от большой веры в людей. Вот и вас он, товарищ комбриг, я знаю, искренне уважал.

— Не нужно упреков, Захар Никитич. — Буторин снова посуровел. — Все равно дня через три мы расстанемся, так что давайте оставим друг о друге приятные впечатления.

— Уже известно?..

— Точно так. Сегодня из штаба пришло распоряжение о вашем переводе в другую часть. Кстати, можете поздравить Стыкова и Лещихина. Оба произведены в мичмана и едут с вами.

Свой тральщик Ледорубов сдавал Завалихину. До отъезда к новому месту службы оставалось не так уж много времени, а Ирина, как он думал, по-прежнему не имела желания объясниться с ним. Два раза он заходил к ней под предлогом проведать Кирюшку. Ирина трогательно благодарила его за спасение сына, даже поцеловала в щеку. Они пили чай, разговаривали о разных пустяках. Но тема их личных отношений все еще оставалась запретной. Незримой стеной между ними продолжал стоять Семен Пугачев…