Минная гавань - [57]

В молоке тумана обозначилось темное пятно. Постепенно оно принимало очертания большого пассажирского лайнера. Наметанным глазом Семен определил, что пеленг не меняется. А это означало, что судно идет курсом на плотик. В случае столкновения взрыв неизбежен. А люди, которые сейчас находятся на этом судне, и не предполагают, что находятся так близко от смертельной опасности, что эти мгновения для многих из них могут стать последними. Вот она — беспощадная, ржавая, рогатая, будто отрубленная, но все еще живая голова какого-то фантастического чудовища. Ему нужны жертвенные подношения, оно жаждет их…

Семен в бессильной ярости глянул на мину. А судно все ближе… Что же делать? Может, попытаться подать сигнал фонарем? Если зажечь его, поднять над головой, то вахтенный рулевой, возможно, заметит огонек и успеет в последний момент отвернуть в сторону. Семен так и сделал. Взяв фонарь, он принялся размахивать им. В следующее мгновение Пугачев поскользнулся. Он бы наверняка ушел с головой в воду, но успел руками вцепиться в бортовую кромку тузика. Сигнальный фонарь, всплеснув, камнем отправился на дно. Возможно, это была сама судьба, которая подсказывала, что можно еще, перевалившись через борт, обрезать швартовый конец и что есть мочи навалиться на весла. Всего несколько сильных гребков и — ничком на днище. Осколки не заденут его, пронесутся выше бортов. Это он хорошо знал. А потом — живи как сможешь. Но как?.. И Семен испугался, что потом, до скончания дней, на его совесть тяжелым камнем лягут прерванные человеческие жизни и что, сколько бы сам ни жил, никогда уже после ему и даже потомкам его не будет ни покоя, ни прощения… Неистово, как утопающий, он рванулся из последних сил. Ему удалось подтянуться на руках и влезть на скользкие, облепленные рыбьими внутренностями бревна.

Последнее, что он мог еще сделать, это привести запалы мины в действие до того, как лайнер приблизится к плотику. Семен схватился руками за гальваноударные колпаки. В мгновение, с фотографической точностью обозначились дорогие лица, промелькнули все тридцать с небольшим лет, которые успел он хорошо или плохо прожить. Ему не верилось в прекращение собственной мысли, потерю ощущения самого себя. Его личное небытие просто не существовало до тех пор, пока он не отгулял на Кирюшкиной свадьбе и не увидал своего внука, после чего намеревался напомнить сыну о тайне верескового меда. Единственное, что угнетало, — это ощущение какой-то бесконечно малой незавершенности, какого-то последнего движения разума…

Он закрыл глаза и вобрал в себя побольше воздуха, словно собирался нырнуть. Потом резко надавил на свинцовые рога, сгибая их…

С высоты ходового мостика Ледорубов увидел тусклую вспышку, прорезавшую густую пелену дождя и тумана. А спустя несколько секунд послышался грохот взрыва. Многократно повторенный, он, будто колесница по булыжной мостовой, покатился куда-то за горизонт. Тральщик тем временем, беспрестанно подавая туманные сигналы, полным ходом мчался наперерез лайнеру. Вахтенный оператор обнаружил постороннюю цель слишком поздно — из-за непогоды мешали сильные помехи. Ледорубов бессилен был хоть чем-то помочь своему другу. В последней надежде он глянул на экран индикатора, но там ничего нельзя было разобрать — сплошные засветки.

Самым малым ходом, как бы крадучись, тральщик подошел к месту взрыва. Плотика будто и не было. На мутной воде колыхались лишь изуродованные бревна, щепки да глушенная рыба…

Утро выдалось на редкость ясным и безоблачным. Бесконечно дробясь, весело играли на воде солнечные блики. Туман давно уже рассеялся, унеся с собой все ночные тревоги. А корабль будто еле волочился по присмиревшей волне к берегу, обремененный безутешным горем всей команды. Флаг на гафеле был приспущен. Рыбаки с проходивших мимо сейнеров становились лицом к борту, снимая с головы береты и шапки.

Захар стоял у машинных телеграфов с каменным, омертвевшим лицом. Как механический робот, лишенный каких бы то ни было эмоций, он двигал руками, отдавая распоряжения. Сердце как бы продолжало противиться разуму, отказываясь верить, что Семена нет в живых.

На мостик поднялся Неткачев. Потоптался около пеленгатора, глянув через плечо рулевого на репитер. Потом подошел к Ледорубову и встал рядом, облокотившись на леерное ограждение.

— Как будем докладывать? — спросил замполит.

— Как есть, так и будем, — ответил Захар. — К рапорту приложим объяснительную записку капитана. Следственная комиссия решит, кто здесь виноват.

После раздавшегося взрыва на лайнере немедленно застопорили машины и легли в дрейф. Ледорубов ходил к этому судну на катере и в разговоре с капитаном выяснил некоторые обстоятельства случившегося.

— Трудно понять, — говорил замполит. — Какой-то нелепейший трагичный случай. Но как поверить, что оператор на этом суперлайнере не мог обнаружить плотик? Он что, размечтался? Или, быть может, уснул?

— Нет, не думаю… Плотик все-таки невелик. Вполне возможно, что его изображение забивали яркие засветки от дождя. Капитан лайнера уверял меня, что именно так и было.

— Так-то оно так, но где же в это время находился впередсмотрящий?