Минная гавань - [12]

— Кажется, меня… — признался Захар, чувствуя неловкость.

— И правильно сделал — не суйтесь под горячую руку.

— Прошу прощения, Святослав Аристархович. Постараюсь на репетициях вам больше не попадаться.

— То-то, прощаю. — Холодные глаза его потеплели, тонкие губы тронула улыбка. — Ну, что вам сказать?.. Быть супругом такой женщины, как Тамара, непросто. Любите ее, она талантлива. Хотя и с превеликой дурью! — Он, будто жезл, поднял свою суковатую, покрытую лаком палку. — Будьте мужчиной! Выбейте из нее эту дурь, и цены вашей суженой не будет. А не то намаетесь.

Березовский отставил палку, притянул жесткими ладонями Захарову голову к своим губам и чмокнул в лоб, сказав: «Мир вашему дому да счастье. Храни господь…» — и вдруг широко, по-русски, троекратно перекрестил смущенного жениха.

Став женатым человеком, Ледорубов не обрел семейного счастья и покоя, которого так желал. Жизнь пошла у него какая-то суетливая, праздная. Даже на службе многие стали замечать, что Ледорубов утратил свое главное, выделявшее его среди других, качество — одержимую целеустремленность в работе. Он теперь меньше интересовался журнальной периодикой — времени не хватало. На совещаниях чаще предпочитал отмалчиваться — все реже хотелось вникать в существо обсуждавшихся проблем. Захар чувствовал свое бессилие и… ничего не мог с собой поделать. Ему нравилось играть взятую на себя роль счастливейшего мужа знаменитой примы.

После свадьбы продолжалось какое-то непроходящее опьянение. В доме все было подчинено интересам Тамары. В будни — железный, ничем не нарушаемый распорядок. Захар обязан был присутствовать на каждой утренней разминке своей жены, которая проходила в специально оборудованной для этого просторной комнате: огромное зеркало, прикрепленная к стене на уровне груди длинная перекладина. Захар включал магнитофон и с видом знатока наблюдал за упражнениями жены.

Потом они пили кофе и расставались до вечера: Тамара отправлялась в театр, Захар — на службу, а вечером — снова бесконечная тренировка под магнитофон. Зато по воскресеньям, если Тамара была не занята в спектакле, их квартира напоминала нечто вроде постоялого двора. Приходили какие-то имевшие к театральной элите отношение люди: молодые и старые, тонкие и толстые, обросшие и лысые, маститые или только еще подающие надежды. Но все они, в той или иной мере, считали себя друзьями их семьи. Эти люди пили вино, курили, смеялись, слушали музыку, играли в карты, говорили о театре, о скачках и о политике. Ничто так высоко не ценилось, как остроумие и оригинальность мысли, смелые суждения с подтекстом, чему Захар, впрочем, не мог не улыбаться, оставаясь себе на уме…

Хозяйка дома неизменно бывала в центре внимания. В длинном вечернем платье, улыбающаяся, неутомимая, она успевала пригубить бокал с одними, выслушать слова признательности ее таланту от других и интимно пошептаться с третьими.

Захар тоже был всегда при деле. Строгий черный костюм, галстук самый модный, накрахмаленная сорочка с золотыми запонками — он как нельзя лучше всем своим видом подчеркивал значимость жены. Кроме того, следил, чтобы между гостями не иссяк разговор, а заодно и шампанское в дорогих фамильных бокалах из хрусталя.

«Держим салон, как в старые добрые времена…» — невесело замечал про себя Захар, не смея противиться устоявшимся привычкам и желаниям супруги. Но Тамара чувствовала иронию, с какой Захар относился к ее гостям.

— Пойми меня, — объясняла она. — Общение с интересными людьми — это мое естественное состояние. Без этого я просто перестану быть… Мне необходимо взять человека и выжать его как лимон, получить все, что он может дать как личность. Начнет повторяться, глупеть — дам отставку. Хочешь знать, существует конкуренция среди моих знакомых, чтобы попасть к нам. Это надо еще заслужить. Цени, милый!

Она нежно обхватывала его за шею, томно целовала. И у Ледорубова не было сил возражать. Все, что оставалось, — это просто подчиниться ходу захватившей его жизни.

Появились у Захара и свои преимущества. Теперь он мог беспрепятственно проходить в театр в любое время, когда ему только заблагорассудится. Удалось добиться даже, казалось бы, невозможного. Сам Березовский при встрече жал ему руку и расспрашивал о делах, о семейной жизни. Такую честь знаменитый балетмейстер оказывал далеко не каждому. Оттого, видимо, многие танцовщицы искали с Захаром дружбы, но особенно молодой партнер Тамары Тимофей Грунин. Как и Захару, ему дозволялось запросто входить в артистическую уборную Тамары. Высокий, грациозный, как женщина, он нигде не находил себе места. Постоянно что-нибудь хватал, вертел, трогал. Разговаривая с Захаром, бесцеремонно теребил его за пуговицу. Садился поминутно то на подоконник, то на стол, как бы выставляя напоказ свои красивые, туго обтянутые трико ноги.

— Есть идея, Захарий, — говорил он, подражая Березовскому. — Не махнуть ли нам тесной компашкой завтра на рыбалку? Чертовски, представь себе, устал. Повеселимся, покуражимся. Ты уж пригласи Святослав Аристархича — он тебе не откажет. Знаю, рыбак он заядлый. Будет узкий круг — все свои люди. Не знаю, как там насчет рыбешки, но шашлыки гарантирую по высшему разряду.