Министр любви [cборник рассказов] - [48]

— Узнаю через сорок минут, — ответил он.

Мама махнула рукой и пошла спать. Вениамин Григорьевич перезвонил ровно через сорок.

— Говорите медленнее и громче, — попросил Гинц, — мы идем на посадку.

— За месяц я не могу, — извиняясь, проговорил Вениамин Григорьевич.

— Я плачу 100 долларов за урок, — сказал Гинц, — вы это учли?

— Дайте год, — попросил Вениамин Григорьевич.

— Двести, — ответил Гинц.

— Спасибо, но за месяц мы не пройдем даже падежи!..

— А — аа! — завопили в трубке, — а — аа! Затем раздался страшный удар, какой‑то скрежет, крики.

— Что с вами, мсье Гинц? — заволновался Вениамин Григорьевич.

— Ничего, ничего, — говорил Гинц, — эти идиоты не умеют даже посадить самолет. Чтобы вы никогда не летали на «Бразилия эйрланс»! Подождите, ничего не говорите, я спускаюсь по трапу.

Трап стоил Вениамину Григорьевичу 16 франков.

В трубке раздался вздох облегчения.

— Слава Богу- я на земле. Слушайте меня внимательно, амиго. Мне не нужен язык Чехова. К чему мне «Три сестры»? Мне достаточно язык Тихомирова.

— Кого?! — кричал Вениамин Григорьевич.

— Министра торговли. Мне нужен торговый русский — «сколько?» «почем?» — коммерческий русский. И я не собираюсь там объясняться в любви! И потом, у меня блестящая память! Смотрите — «Сфиня!» вы сказали всего один раз, и я уже запомнил. Давайте начнем прямо сейчас. Первый урок будет сорок минут.

— Почему сорок? — не понял Вениамин Григорьевич.

— В Бостоне от аэропорта до моего отеля — сорок минут. И потом — здесь тихо, никаких карнавалов, я в «Мерседесе» один. Начинайте!

— По телефону?!

— А как же еще?! Я дома не бываю! Я выучил по телефону Талмуд — «Не желай дома ближнего твоего, ни жены его, ни вола его» — Или вы думаете, что русский сложнее Талмуда? Начинайте, мы уже на «Коменвелс авеню». Это всего тридцать три минуты…

Вениамин Григорьевич приподнял очки, протер глаза и скромно выругался по — русски.

— Что? — спросил Гинц.

— Начнем с алфавита, — сказал Вениамин Григорьевич, — «а, б, в»…

— Что вы там бекаете, — проговорил Гинц. — с какого алфавита?! Начнем со сфиней! Я же вам говорил, что буду продавать России сфиней! Чем вы мне можете заплатить за миллион туш сфиней?!

— В каком смысле? — спросил Вениамин Григорьевич.

— Газом? Нефтью? Бокситами?

— Я не совсем понимаю.

— Я не вас спрашиваю, я спрашиваю Тихомирова, — сказал Гинц, — валюты у них нет. Их рубли мне не нужны. Я не могу вам сейчас объяснять основы экономики. Переведите, пожалуйста: «Чем вы мне заплатите за миллион туш сфиней?»

— Вы хотите начать с такой фразы? — ужаснулся Вениамин Григорьевич.

— Да.

— Но она невероятно сложна!

— Май френд, я Талмуд учил по диагонали — «Каин, где Авель?!» Я Экклезиаста взял на приеме у президента Венесуэлы — «суета сует — все суета, май френд!» Книгу притчей Соломоновых — в «Кадиллаке», между Дурбаном и алмазными копьями. Итак: «Сколько вы мне заплатите за миллион туш сфиней?!»

Начался новый этап в жизни Вениамина Григорьевича. Мама его называла «телефонным». Почти каждый день он звонил — то в Сингапур, то в Японию, то на Мадагаскар. Где‑нибудь в три ночи Гинцу требовались две фразы, воспевающие перестройку.

Вениамин Григорьевич поливал себя холодной водой.

— «Все, что происходит в вашей стране — это чудо», — произносил он.

— Это худо?

— Чудо, чудо! — поправлял он.

— «Если б не перестройка», — продолжал он.

Гинц повторял.

Где‑нибудь в час ночи Гинц начинал обвинять советское руководство.

— Три фразы — но крепких!!! — просил он.

Мама клала на голову Вениамина Григорьевича заранее заготовленный лед.

— «Это непорядочно», — диктовал он.

— «Я прекращаю всякие переговоры», — говорил он.

— «Господин Тихомиров — вы — свинья», — заканчивал он.

— Не слишком крепко? — интересовался Гинц.

— В самый раз, — успокаивал Вениамин Григорьевич.

— Спасибо, — благодарил тот, — как по — русски «bon matin?»

— Доброе утро.

— Доброе утро, товарич!

— У нас ночь, мсье Гинц.

— Как по — русски «спокойной ночи?» — интересовался Гинц..

Однажды Вениамин Григорьевич напугал весь дом. Глубокой ночью он сидел у телефона и что было мочи орал: «Ай! Ой! Ай! Ой!»

Все повскакали — мама, жена, заплакал ребенок. Все носились в ночном белье:

— Что? Что случилось?!

— Ой! Ай! — продолжал вопить Вениамин Григорьевич.

— Тебе плохо? — кричали родные, — скажи, что — сердце, зубы?

— Ой! Ай! — орал тот.

— Голова? Печень?

— Восклицания! — сказал тот, — отстаньте — восклицания! Мсье Гинцу срочно нужны восклицания. Русские восклицания — и продолжал кричать в трубку: «Уй! Эй! Ах! Эх!»

— Мне столько не надо, — сказал Гинц, — что кричат при занижении цен на свинину?!

— Хазейрем, — ответил Вениамин Григорьевич и положил трубку.

Он сидел голый, в одних трусах. В лунном свете маячили разбуженные мама и жена.

— Почему вы не спите? — спросил Вениамин Григорьевич.

— Когда завышают цену на свинину, — сказала мама, — восклицают «хозейрем»! А что восклицать нам?.. Ты знаешь, что счет за телефон всегда выше платы за урок?..

— Мама, — сказал он, — как по — русски «катитесь к чертовой бабушке?» Это я готовлю последний урок, мама…

— Плюньте! — сказал Чуднис, — жизнь прекрасна! Она готовит нам сюрпризы! Я задумал гигантское предприятие. Разве евреев изгоняли только из Испании? Что за индивидуализм — выступление перед Гинцем, перед Да Костой? Вы выступите сразу перед всеми евреями — изгнанниками из Франции, Германии, Англии. Евреями до изгнания и после. Какая разница — еврей всегда перед изгнанием, Бен! Вы выступите перед всеми евреями нашего цветущего города, в субботу, в царицу субботу, когда сердца наши раскрываются, словно розы в июле. А когда раскрываются сердца, Бен — раскрываются и карманы.