Министр любви [cборник рассказов] - [47]

Да Коста был в панике — только что оказалось, что одна из его картин — подделка. Он был убит.

— Все фальшь, — повторял он, — вся наша жизнь — фальшь! И ваша идея. Что вы знаете об изгнании? Вы что — шли тогда, пятьсот лет назад? Вы всходили на костер? Мне надоели подделки. Я не дам на вашу идею ни сантима. Хотите — я могу вас взять смотрителем. Вы будете работать в испанском зале — портреты Фердинанда, Изабеллы, пейзажи родной Андалузии.

— С удовольствием! — согласился Вениамин Григорьевич, — вы не представляете, какая это возможность бросить писать! Вы не представляете, какой я смотритель — я буду смотреть в оба!

— Вы сумасшедший, Да Коста, — завопил Чуднис, — еще один сумасшедший. Перед вами великий писатель, он не был на костре, но он умеет писать. Зачем вы только вышли из Испании, лучше б вы уж остались там, марраном, вы подделка, Да Коста, — кричал он, — вас еще не проверяли эксперты?..

После этих слов оба изгнанника были изгнаны. На этот раз — из музея.

— Не печальтесь! — шумел Чуднис. — Жизнь прекрасна. Она готовит нам сюрприз. Надо только уметь ждать. Давайте не будем откладывать — и позвоним банкиру.

— А если у него обнаружились фальшивые деньги?

— Не валяйте дурака. Пошли звонить. У вас есть сорок сантимов?

— У вас есть телефон? — спросил Вениамин Григорьевич.

— Телефон не проблема, — ответил Чуднис, — когда офицер связи…

Телефон нашли к весне.

— Вот, позвоните. И в 14 в «Дориане», если я не приду — значит, умер.

В тот раз Чуднис был уже выпивший. Вениамин Григорьевич заметил, что он стал быстрее пьянеть.

— Ну, вы позвонили? — спросил Чуднис.

— Да.

— И что он вам сказал?

— Vous — etez bien cher monsier Guintz!

— Мне то же самое. Наступила эпоха автоответчиков, дорогой Бен. Незачем уметь говорить с людьми! Надо учиться говорить с автоответчиками. Попробуем изложить проблему ему, хотя он никогда не был в Испании.

Целый час Вениамин Григорьевич рассказывал о своей идее, и автоответчик слушал внимательно, не перебивая, затаив дыхание. Потом они звонили еще месяц, и все время были «…cher monsier Guintz».

И однажды услышали густой голос.

— Говорит Гинц, — сказал голос, — я получил ваше испанское послание. Позвоните мне по телефону 78–4554, в четверг, в тринадцать ноль — ноль по Гринвичу.

— Это победа! — вскричал Чуднис, — пошли покупать билеты в Мадрид.

Они заказали билеты, гостиницу, и весь вечер пировали в испанском

ресторане.

— Требуйте сто тысяч, — настаивал Чуднис, — ни копейки меньше.

Два года работы, разъезды, и потом — вы должны еще жить. Вы не против, если я закажу немного «Хереса»?

— Пару бутылок, — сказал Вениамин Григорьевич.

— В вас мавританская кровь, — заметил Чуднис.

Они напились до чертиков, до утра плясали «Фламенго» с красавицами, Чуднис запутался в конце концов в широкой юбке, рухнул, требовал «Хереса» и пил за красавиц, за Кордову, за Халифат.

Потом Чуднис взял единственный в городе экипаж, посадил туда Вениамина Григорьевича, несколько красоток и под игристую «Гранаду» поскакал по ночной набережной…

Проснулись они только в четверг. Было без пятнадцати час, по Гринвичу.

— Вы — черный, — сказал Чуднис, — вы испанец! Звоните!

Вениамин Григорьевич набрал заветный номер.

— Гинц слушает, — донеслось из трубки.

— Это Вениамин Григорьевич, — сказал он.

— Ваша мечта — не товар, — сказал Гинц, — я не дам на нее ни сантима. Но я бы взял вас своим учителем русского языка. Как, кстати, по — русски «le cochon»?

— Свинья, — печально сказал Вениамин Григорьевич.

— Сфиня? — переспросил Гинц.

— Свинья, — поправил Вениамин Григорьевич, — свинья.

— Ну я и говорю — финя, — раздраженно заметил Гинц.

Вениамин Григорьевич перестал поправлять. На счетчике было уже 24 франка. Свинья становилась слишком дорогой.

— Простите, мсье Гинц, — спросил он, — вы где?

— В «Мерседесе», — ответил тот, — в Буэнос — Айресе. Авенида Републикас… Я буду продавать России сфиня. Я хотел бы знать их язык.

— Сфиней? — позволил себе Вениамин Григорьевич.

— Я не слышу, — кричал Гинц, — тут Латинская Америка, на нас направляется карнавал. Говорите громче и медленно.

Цифра на счетчике перевалила за сорок.

— Я медленно не умею, — сказал Вениамин Григорьевич.

— Простите, в меня запустили конфетти. Вы меня слышите?!

— Да, да.

— Русский мне нужен быстро. За сколько вы можете меня обучить?

— Три года, — сказал Вениамин Григорьевич.

— Вы издеваетесь, амиго? Три года?!! Кто знает, что будет в России через три месяца? Через три года, возможно, русский уже не понадобится, и, наоборот, ваша мечта станет товаром. Мне нужен язык к 17 мая!

— Какого года?!

— Этого, амиго, этого!

— Так остается же меньше месяца?!

— Я выучил за месяц Талмуд! — сказал Гинц. — Или вы считаете, что ваш русский сложнее Талмуда?!

— Я ничего не утверждаю, — ответил Вениамин Григорьевич.

— «Не прелюбодействуй, — продолжал Гинц, — не кради. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего!» — в трубке послышался рокот турбин, — перезвоните мне через сорок минут, амиго, объявили посадку.

Вениамин Григорьевич опустил трубку. Рядом стояла мама.

— Ну, что слышно? — спросила она.

— Объявили посадку, — ответил Вениамин Григорьевич.

— Куда, Беня? — мама ничего не понимала.