Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - [25]
Один из опрошенных заявил, что реальные новости готовят почву для того, чтобы человек поверил во что-то удивительное, «потому что многое из того, что мы слышим, звучит совершенно нереально»>40.
Оруэлл считал, что книга Кантрила была полезна для понимания методов влияния тоталитарных режимов. Этот случай продемонстрировал, что радио может быть отличным манипулятивным инструментом и может управлять общественным мнением даже тогда, когда не ставит перед собой такой цели. Газеты, писал он, «не в состоянии воспроизвести ложь, большую какого-то определенного масштаба»>41. В газете для работников СМИ Editor & Publisher предупреждали: «Сохраняется угроза для всей нации со стороны недостаточно развитого и зачастую не всегда правильно понимаемого источника информации, который пока все еще должен доказать, что у него есть все необходимые компетенции для передачи новостей»>42.
Кроме прочего, исследование Кантрила показало, что слушатели могут вести себя иррационально и не проверять получаемую информацию. «Существует очевидная связь между ощущением отсутствия личного счастья и готовностью верить в небылицы, – писал Оруэлл. – Это настрой, который в свое время заставил целые народы поверить в Спасителя»>43. Занятно, что манипулятор общественным мнением Гитлер счел курьезный эпизод с радиопередачей доказательством декадентства современной демократии. Журналистка Дороти Томпсон писала, что этот инцидент «прекрасно продемонстрировал, что опасность приходит не с Марса, а от артистичного демагога»>44.
Если Уэллс неосознанно оказался в состоянии обмануть огромное количество людей, каких успехов может добиться человек, который ставит обман своей целью? Именно такие вопросы ставил перед собой Патрик Гамильтон в пьесе «Газовый свет», постановка которой состоялась в Richmond Theatre 5 декабря 1938 года. «Газовый свет» – викторианская мелодрама, в которой муж, коварный Маннингам, чтобы отправить свою жену Беллу в дурдом, пытается убедить ее в том, что она сходит с ума. Чтобы собрать все необходимые доказательства, он говорит ей, чтобы она не верила своим собственным чувствам. «Вы не сходите с ума, миссис Маннингам, вас медленно, методично и систематически сводят с ума»>45, – заявляет Белле полицейский детектив. Оруэлл часто сравнивал последствия массовой лжи с психическим заболеванием. Во время коммунистических чисток в Барселоне он назвал город «дурдомом»>46. В романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» Уинстон стремится сохранить рассудок, несмотря на то что О’Брайен считает его «сумасшедшим»>47. Русская писательница Юлия Нэмир[21] провела два года в застенках НКВД, после чего написала мемуары «Женщина, которая не могла умереть». У Оруэлла была эта книга, хотя он ее не рецензировал. Психологическое давление тоталитарного режима она описала тремя вопросами: «Я сошла с ума? Или все сошли с ума? Или весь мир стал сумасшедшим?» >48 Целью психологического давления был распад личности.
Благодаря пьесе «Газовый свет» в медицинский, а позднее и политический лексикон вошел глагол «газлайтинг». К тому времени Гитлер и Сталин уже провели «газлайтинг» народам, которыми управляли.
Оруэлл с Эйлин вернулись в Лондон 30 марта 1939-го, за два дня до того, как последние части испанских республиканцев сдались франкистам. Оруэлл оставил рукопись романа «Глотнуть воздуха» своему издателю Виктору Голланцу, после чего супруги провели три недели в Гринвиче с Лоренсом О’Шонесси, навестили больного отца Оруэлла в небольшом городке Соузволд поблизости от реки Оруэлл в графстве Суффолк. Отец Оруэлла умер от рака в июне в возрасте восьмидесяти двух лет. За несколько часов до его смерти сестра писателя Авриль прочитала отцу положительную рецензию на роман «Глотнуть воздуха», и тот умер с надеждой на то, что его сын все-таки чего-то добился в этой жизни. Супруги приехали в Воллингтон, где Оруэлл собирался дожидаться наступления войны, которую считал величайшей катастрофой и личным оскорблением. Он планировал написать семейную сагу из трех частей под названием «Быстрые и мертвые». «Мысль о том, что меня убьют или мне придется отправиться в какой-нибудь вонючий концлагерь до того, как я закончу книгу, приводит меня в ярость. Мы с Эйлин решили, что, когда начнется война, самое лучше, что мы сможем сделать, – это остаться в живых, чтобы здравых людей было больше»>49, – писал он Джеку Коммону.
При чтении написанного Оруэллом в то время складывается впечатление, что он упорно пытался прояснить отношения между фашизмом, коммунизмом и капитализмом. Лично ему больше по душе был четвертый вариант – демократический социализм, который, увы, не стоял на повестке дня. До своей поездки в Испанию он считал «вульгарной и популярной в наши дни ложью»>50 представление о том, что «коммунизм и фашизм – это одно и то же». Однако после того как Оруэлл прочитал «Командировку в утопию» Юджина Лайонса, он понял, что сталинизм «не очень сильно отличается от фашизма»>51.
Объяснить странную схожесть коммунизма и фашизма можно было с помощью одного ключевого понятия. Концепция тоталитаризма появилась в 1920-е в Италии. По словам Муссолини, это была политика, когда «все находится внутри государства, ничего не находится вне государства, ничего против государства»
