Министерство по особым делам - [77]

А когда накатила усталость и стало клонить в сон, Кадиш пошел к старой кладбищенской синагоге. Оказавшись возле ковчега, он сорвал занавес, который в свое время оставил висеть. Рывок – и работа для Зукманов была завершена. Кадиш лег на первую скамью, накрылся занавесом. Собрал зачитанные и оттого мягкие молитвенники, подложил их под голову. И заснул.

Казалось, она этого не выдержит – еще одно разочарование, еще одна рухнувшая надежда, еще один тупик. Лилиан ушла в спальню и, не раздеваясь, легла поверх покрывала. Молнию юбки расстегнула наполовину, сапог – тоже. В жизни она не чувствовала такой усталости, даже в день, когда Пато появился на свет. Она лежала, уставившись на светильник под потолком. От усталости даже не могла закрыть глаза.

И все-таки сон ее одолевал, глаза закрывались. В мозгу метались какие-то разноцветные вспышки света, и, засыпая, Лилиан представляла себе две картины, которые ее хоть немного успокаивали: как под звон колокольчиков в булочную входит Пато, и как она прижимает к себе эту девушку. Иногда девушка, Моника, превращалась в Пато в булочной, иногда к Лилиан на заднем сиденье машины прислонялся Пато. Эти картины сплетались и расплетались. Лилиан было хорошо, она так глубоко погрузилась и в сон, и в свои фантазии, что ей даже стало страшно. Ощущения были до того приятными, а сон – до того крепким, что она забеспокоилась: а вдруг она не проснется, не захочет проснуться? Она обнимала девушку, потом сына, слышала звяканье колокольчиков – в булочную входил Пато, а ей ничего другого и не требовалось: это была самая сокровенная ее мечта.

Труднее, чем выбраться из кошмарного сна, было перейти в кошмар наяву. Усилием воли Лилиан заставила себя проститься с Пато и девушкой. Велела себе проснуться. А когда проснулась, на нее тут же нахлынули мысли о пропавшем сыне, и она почувствовала себя такой вымотанной, что не могла шевельнуться. И все-таки Лилиан поднялась с постели. Под собственные всхлипы, шаркая ногами, она поплелась по коридору и уселась в кресло, из которого открывался вид на угол дома.

Как она могла позволить себе уснуть? Нет, больше она не заснет до тех пор, пока под крышей ее дома не появится Пато.

Лилиан потянулась выключить торшер – не хотела видеть свое отражение в окне. Взялась за цепочку под абажуром. И вдруг заколебалась. Тыльная сторона ладони выглядела хорошо знакомой и в то же время чужой. Какая-то обветренная. Всю жизнь кремы и лосьоны, а за несколько дней вот что. Вены потемнели, вздулись. Раньше она их вообще не замечала. Тускло-синяя дряблая вена. Лилиан вдруг поняла, где она видела эти руки. Это же руки ее матери! Вот почему они ей знакомы! Да, это тебе не чтение по ладони. Тыльная сторона – тут никакого будущего. Все в прошлом.

Консьерж был выше Кадиша и шире в плечах, но из-за набриолиненных волос и костюма «мы бедные, но гордые» как-то терял в размере. Вот почему Кадиш, когда заехал консъержу в челюсть, рассчитывал сбить его с ног. Но консьерж чуть уклонился от удара, а Кадиш чуть отступил, и тут шею его пронзила острая боль. Притом что удар Кадиша пришелся по касательной, губу консьержу он все же раскровил. Но тот, похоже, травмы не заметил, а кинулся помогать Кадишу, который растянулся на полу вестибюля.

– Зовите полицию, если хотите, – пробурчал Кадиш. – Встреча с ними нам обоим будет в кайф, не сомневаюсь.

– Может, лучше «скорую помощь»?

Кадиш было оперся на локти, поморщился и снова упал. Консьерж снял куртку и подложил Кадишу под голову.

– Вы очень любезны, – сказал Кадиш.

– Спасибо, – поблагодарил консьерж. – Быть любезным – моя работа. Но если снова полезете, вышибу из вас мозги.

– Буду иметь в виду, – сказал Кадиш.

– Насчет «скорой» я серьезно.

– Сейчас приду в себя, – сказал Кадиш. – Просто старая футбольная травма.

– Наверх я вас все равно не пущу, – предупредил консьерж. – Меня с работы выгонят.

– А я все равно поднимусь, – заявил Кадиш.

– Эта семья специально попросила меня, чтобы их не беспокоили.

Кадиш видел потолок с замысловатой лепниной, верхушки растущих в горшках деревьев. Здесь живут богачи. Как он может подкупить этого человека? Сколько ему ни дай, тот получает больше всякий раз, когда подгоняет такси.

С помощью консьержа Кадишу удалось сесть.

– Извините, что руки распустил, – сказал Кадиш.

Консьерж помог Кадишу подняться и, поддерживая его за плечи, направил к двери.

– Вы больше себе навредили, чем мне, – сказал он. – Будем считать, мы квиты. – И подтолкнул Кадиша к выходу, придав ему поступательное движение.

– Мне надо с ними поговорить, – настаивал Кадиш. – С Моникой.

– Ничего не выйдет, – сказал консьерж. – Если помните, мы это уже проходили. Тут вы шваркнули мне по челюсти.

– Помню, – сказал Кадиш.

– Вам нужна вторая попытка?

Без пиджака консьерж выглядел еще мощнее, руки так и распирали рубашку. И на вторую попытку сил у Кадиша – даже если бы он был не слабее консьержа – не осталось, и оба это понимали.

– Забрали моего сына, – объяснил Кадиш. – Вот я и хочу задать ей пару вопросов.

Консьерж провел языком по разбитой губе. Крови почти не было.

– Мне жаль, – сказал консьерж, – но она ни с кем говорить не хочет.