Министерство по особым делам - [31]

Выпить он себе приготовил заранее. Широко улыбнувшись, он чокнулся с воздухом, сделал глоток и спросил:

– Ну, что скажете?

– Боже правый, – сказала Лилиан.

– Опухоль еще есть, – добавил Пато.

– Выглядишь роскошно, – сказала Лилиан. – Просто красавец!

– Теперь ты такой, как все, – сказал Пато. – А для меня – чужой.

Кадиш расплылся в улыбке.

– Роскошно? – переспросил он.

– Да. – Лилиан надела очки для чтения, пристроила их на повязку – она ее все еще не сняла. – Потрясающий нос. Маленький, но крепкий. – Она восторгалась им совершенно искренне и – в энтузиазме – коснулась пластыря на своем лице. – Ты просто Уго дель Карриль![23] Кинозвезда! – Она несколько раз чмокнула губами, потом покачала головой. – Как ты можешь полагаться на меня, почему не бежишь к зеркалу?

– Твоя оценка лучше всякого зеркала, – сказал Кадиш. И протянул руку к ее лицу. – Я бы хотел увидеть, что там прячешь ты.

Лилиан отшатнулась.

– У доктора, – решительно сказала она.

– Всех дел-то полоска пластыря!

– Какая-то полоска, – повторил Пато.

Кадиш никак не мог проморгаться. Он облокотился на кухонный стол и приложил два пальца к переносице.

– Дышать пока трудно, – признался он. – Наверное, доктор перестарался, перекрыл воздух.

– Может, тебе там надо что-то прорвать? – предположил Пато. – Может, это как девственная плева, только в носу?

– Так шутят те, кто любовью в пустой постели занимается.

– Горячий душ, – сказала Лилиан. – И нос сразу прочистится, вот увидишь.

– Мы его примем вместе, – заявил Кадиш. – Ты освободишься от повязки, я – от нашего дитятки, а там будет видно.

– Хороша парочка – носы сопливые, глаза в черных разводах. Очень романтично.

– Прошу не забываться, – прикрикнула Лилиан. – Мы все-таки твои родители.

– Иди сюда, родитель, – сказал Пато. Он подвел мать к стулу. – Давай посмотрим, готово блюдо или нет.

Лилиан сняла очки. Отодвинулась от стола, сказала:

– Может быть, подождем?

– Один смотреть в зеркало я не собираюсь, – объявил Кадиш.

Лилиан внимательно оглядела его новое замечательное лицо – эффект, несмотря на опухоль, был впечатляющий.

– Хорош, – сказала она. – Так и быть, – выпрямилась, откинула голову назад, обхватила руками колени.

– Готова? – спросил Пато.

– Готова, – подтвердила она, улыбаясь. – Только потихоньку. А то вместе с повязкой сдерешь и нос. Это как-никак нос дамы. Он поизящнее будет, чем у твоего отца.

Пато еще не дотронулся до повязки, а она уже закусила губу. Отчасти оттого, что опасалась боли, отчасти, чтобы скрыть улыбку, пока все не закончится.

Пато отклеил пластырь. Снял марлевый тампон. Он был липкий, а посредине даже въелся в кожу, так что Пато предупредил мать:

– Вдохни поглубже, – и сдернул повязку. – Господи, – сказал он и попятился.

Лилиан широко улыбнулась.

– Роскошно? – спросила она.

– Господи ты боже мой, – повторил Кадиш.

– Дух захватывает? – спросила Лилиан.

– Погоди минутку, – сказал Пато.

– Минутку?

– Надо с этим сжиться, – сказал Пато.

– В римском духе, – заключил Кадиш.

– Римский профиль – это здорово, – сказала Лилиан. – Как у Элизабет Тейлор в «Клеопатре».

Она недавно посмотрела «Клеопатру» в «Премьере», на Корриентес. Она с опаской ощупала нос, осваиваясь с его новой формой. Кадиш не отрывал руку от своей переносицы. Бокал он поставил на стол. Ему не хватало воздуха.

– На ощупь все по-другому, – Лилиан встала. – Идем, Кадиш, нас ждет зеркало. – И, взяв его за руку, повела по коридору. Пато, покачивая головой, пошел следом. Кадиш собрался открыть дверь в спальню.

– Зеркало в ванной лучше всего, – сказала Лилиан, не останавливаясь.

Наконец она повернула выключатель – как на вечеринке, когда в порядке сюрприза прибыл почетный гость.

В зеркале рядом со своим она увидела лицо мужа. Что это такое? Какое там – «погоди минутку» – что это такое?

– Извини, – сказал Кадиш.

– Римские руины, – сказал Пато.

– Господи, – сказала Лилиан и онемела. Когда она обрела дар речи, она выкрикнула имя молодого доктора: – Бракки. – И оно прозвучало как ругательство. Лилиан повертела головой туда-сюда. – Кадиш? – в отчаянии воззвала она к мужу.

Лилиан вгляделась в свое новое лицо. Нос получился таким тонким, что только что не просвечивал. Горбинка с переносицы спустилась на кончик носа и, пятнистая, нелепая, колыхалась там. Казалось, к носу приклеили катышек жевательной резинки. Лилиан посмотрела на себя сбоку – в профиль дело обстояло еще хуже. Между глазами резко – точно утес – выступала, протянувшись до катышка жевательной резинки, острая кость. Ни дать ни взять остов, больше всего похожий на цыплячью грудку, когда ее обглодали. И тут до Лилиан дошло – с этим придется жить! Она подняла руку, потрогала нос. Посмотрела на красивого мужа. Потом на себя.

– Все хуже и хуже, – сказала она. – Чем дальше, тем хуже.

Глава тринадцатая

Кадиш старался навести порядок на книжных полках. Лилиан не хотела с ним разговаривать – разве это справедливо? Ведь это она решила, чтобы он шел первым.

А вот отношения с Пато, вернувшимся от Рафы, пожалуй, улучшились. Носом Кадиш теперь дышал нормально, он мог есть с закрытым ртом, тихо дремать на диване, и Пато с облегчением понял, что отец перестал сопеть. Кадиш – а он особой чувствительностью не отличался – всегда делал вид, что не замечает, как сын кривится при каждом его вдохе-выдохе, при каждом напоминании о том, что отец жив.