Министерство по особым делам - [32]

Кадиш снял с полки томик Маркузе[24]. Ему было не по себе, и он обернулся – не стоит ли за спиной Пато? Если кто и мог вывести его из равновесия, так именно Пато. Когда Пато качал головой из-за очередного пробела в отцовском образовании, Кадиша охватывала тоска: рядом с сыном он чувствовал себя неучем. В том, что сейчас он действует правильно, Кадиш не сомневался. Но собственное невежество его угнетало. Это тебе не кладбище. Кадиш провел пальцем по имени на корешке книги – кто такой этот Маркузе?

Для Кадиша полки были важны: они означали, что он направил сына по верному пути. Но Пато этого не понимал. Не понимал, что книги пробуждали в Кадише гордость. Ему нравилось, что Пато такой образованный. Но задирать нос-то зачем? Вот за что Кадиш был готов свернуть сыну шею. Будь его воля, он бы все эти книги выкинул, до последней. Так было бы проще. Но он же не зверь какой, не жестокий тиран. Кадиш всегда старался сделать как лучше.

Хорошо бы Пато при этом присутствовал. И не только потому, что ему легче выбрать книги, которые надо выкинуть, – просто раз он их так любит, то избавиться от них надо с должным уважением. Кадиш помнил: когда в доме Талмуда Гарри был пожар, пострадала его библиотека. И тогда Талмуд Гарри сложил в коробку книги, которые сильно обгорели, и поставил под дверь раввину. Гордый был человек, а все равно хотел, чтобы его шемос[25] были похоронены вместе с книгами других.

Кадиш снял с полок все книги, где в заголовках упоминался Че Гевара, потом добавил в стопку Ленина и Лермонтова. Книжечка Лермонтова была довольно тонкая, но на обложке был его портрет, и Кадишу показалось, что у него лицо смутьяна. Единственной книгой, которую Кадиш открыл удовольствия ради, был сборник аргентинской поэзии. Он читал «Мартина Фьерро»[26]. Первую страницу он и сейчас знал наизусть.

Кадиш вытянул книжку по психологии. Под ней обнаружилась брошюра, напечатанная на ротаторе, какие-то фразы были вычеркнуты, какие-то вписаны от руки. Кадиш полистал ее. Шутки, политические карикатуры, пара обзоров, еще какая-то левацкая чушь. Последнюю страницу занимали знаменитые цитаты, все на одну тему. Вот за такую штуку вполне можно погореть, за эти студенческие развлечения вне программы.

Кадиш прошел по коридору, проверил прикроватную тумбочку Пато, разбросанные на полу книги. Потом вернулся в гостиную – снова прошерстить полки, проверить, те ли книги он отобрал.

Библию на иврите Кадиш оставил. Забрал с полок «Науку любви»[27] на испанском, «Размышления о еврейском вопросе»[28] и «Майн Кампф» – ее он вообще раньше не видел. Чего ради его сын стал это читать? Задай Кадиш сыну такой вопрос, Пато при желании мог выстроить целую цепочку: от «Палаты номер шесть» к «Вишневому саду», дальше к «Евгению Онегину», следом – к «Герою нашего времени», а от него недалеко и до Вольтера. Одна книга влекла за собой другую. Пато таким образом пытался отыскать свои корни, ведь родовая линия отца вела его в тупик. Пато важно было понять, откуда он взялся. И захоти кто-то обвинить Пато в заговоре, в данном случае найти след было бы несложно.

Поднимать такой шум из-за тринадцати книг! Две ходки, две стопки на полу в ванной, канистра керосина с балкона. Для костра в квартире ванна – самое подходящее место, если, конечно, ты не намереваешься сжечь дом. Вода под рукой, легковоспламеняющихся вещей нет. Кадиш снял с крючка гибкий шланг душа, оставил его болтаться, открыл ставни оконца и, выключив свет, высунулся наружу: вдруг кто-то из соседей вешает белье? Увидит дым, вызовет пожарную команду с полицией? И результат, как случалось со многими его планами (после истории с носом Лилиан он и сам это осознал), будет противоположным желаемому? Кадиш дождался темноты. Чем позднее, тем безопаснее в смысле соседей, но надо провернуть все до прихода Пато и Лилиан. Лилиан в последнее время засиживалась на работе допоздна, а сын опять где-нибудь мутит воду и едва ли явится раньше матери.

Если жечь книжки по одной, дыма будет не больше, чем от подгоревшего ужина. Скандал, правда, разразится страшенный. Но Кадиш знал: он защищает семью, и эта защита будет куда надежнее двери, которую поставила Лилиан. Она не подаст виду, пока Пато будет бушевать, но Кадиш не сомневался: за это она ему многое простит. Ночью она прижмется к нему, обовьет рукой, поцелует в затылок.

На растопку Кадиш пустил Лермонтова. Плеснул керосина, зубами вытащил из пачки сигарету, закурил, спичку швырнул на книгу в ванне. Вспыхнуло пламя.

Спичка оставила пятнышко на обложке, дырочку от спичечной головки, вокруг нее плясали безобидные желтые языки огня. В полумраке ванной комнаты они действовали на Кадиша умиротворяюще. Приятные минуты: он делает то, что необходимо, и ничего плохого пока не произошло. Он никогда не ждал от жизни счастья, но минуты радости случались, и они грели душу. Вот и эту он сохранит в памяти. Однако пламя охватило книжку лишь на миг, гореть она не горела.

Наконец обложка поддалась. Потом начали скрючиваться страницы. Кадиш знал, что Пато взъярится, но только сейчас, глядя на горящую книгу, спросил себя: а вдруг он недооценил силу его ярости? Есть что-то такое в единичных случаях, думал Кадиш, отчего они расстраивают нас сильнее. И так всегда. Кадиш швырнул брошюру поверх Лермонтова. Вот почему на первой странице его газеты всегда войны и катаклизмы. Дело не только в масштабах. Совести легче приспособиться к катастрофам. А от единичной смерти, смерти одного человека, хочется отвести глаза. Лучше уж так, как говорит Пато: гигантский костер на центральной площади, гора книг превращается в пепел.