Минин и Пожарский - [19]

– Что же, он опасен, этот Пожарский? – не поднимая головы от карты, спросил король.

– Чернь ему верит, – сказал епископ.

– Что же! – продолжал король, все еще смотря на карту. – Тогда этот Пожарский может умереть внезапно, ну хотя бы так, как недавно умер от ножа в Париже мой кузен Генрих.

Король сел. Молчали все трое.

– Ну хорошо, – сказал король, обращаясь прямо к брату Франциску. – Вы дадите мне денег?

– Из любви к христианскому делу орден святого Иисуса даст вашему королевскому величеству деньги заимообразно. Его святейшество Павел Пятый посылает вам вместе с пастырским своим благословением сорок тысяч червонцев и, что чувствительнее, благостно отказывается от сборов в пользу престола апостола Петра, также передавая эти священные деньги на поход против московитов.

Ярославль

Страна эта достаточно плодоносна.

Герберштейн

Ярославль стоит при впадении в Волгу реки Которосль. От Ярославля идут дороги на Вологду, на Белоозеро, на Обонежье, на Приладожье. Идет дорога на Москву через Переяславль-Залесский и Троице-Сергиев. Отсюда идет дорога на Кострому, а из Костромы – на Галич и Вятку.

Город был богат, но укреплен слабо. Есть в нем крепость рубленая, с каменными башнями, и рядом земляное укрепление. И под городом монастырь с каменными стенами.

В Ярославле стояли долго: прямо на Москву идти было нельзя. В подмосковном ополчении верх взяли тушинцы – Трубецкой да Заруцкий.

Шли на врага, как на волков, обложивши Москву, прочесывая лес, выгоняя зверя криком, стуком и оружием.

Отправили людей на Пошехонье. Очистили Пошехонье. Потом очистили Углич и Кашин. Пододвинулись к Переяславлю-Залесскому, оттеснили оттуда Заруцкого. Послали войска в Тверь, Ростов, Владимир, Касимов.

В сторону Новгорода послали войско, чинили северные крепости. Послали людей в Сибирь. В Ярославле завели разряды – Поместный приказ, Сибирский приказ, Посольский приказ. Поставили в Ярославле денежный двор.

Старались, чтобы в занятых местах люди сеялись спокойно.

Скупали коней за деньги, коней выхаживали.

Собирали даточных людей – крестьян вооруженных.

Из-под Москвы пришли казачьи атаманы, числом семнадцать, со своими отрядами.

Сибирский царевич Араслан с татарами, казаками и стрельцами тоже пришел в Ярославль.

Из-под Москвы пришли грамоты от Ивашки Заруцкого да Дмитрия Трубецкого. Писали они, что теперь им ведомо, что Сидорка подлинный вор, а не Дмитрий Московский или хоть Калужский.

Звали Трубецкой и Заруцкий нижегородское ополчение к себе под Москву, на помощь.

А Миныч не шел и не пускал Дмитрия Михайловича. Ковал оружие, выхаживал коней, обряжал людей в суконные кафтаны, строил государство.

Семену Хвалову от всего того было не легче: мест много, а ему не дают ни в Поместном приказе, ни в Сибирском, ни в Денежном дворе. Хоть бы коней послали купить или селитры для порохового зелья!

Ни чести, ни жалованья.

Живет, как прежде, при князе, ночует у его лавки на полу.

Скучал Семен Хвалов, рязанец.

Куземка Минин, тот кого хочет – за стол сажает, не хочет – не сажает, всеми делами правит, бояр да купцов принуждает, на грамотах имя его ставят, хоть и не первым.

А Хвалов все стремянный. И что в том, что князь его держит за своего и ходит он с княжьими детьми гулять!

Встретил в Ярославле в земляном городе Хвалов Михаилу Обрезка, холопа орловского.

– Откуда, Мишка?

– А у вас тут дыр много. Был я в монастыре Бориса и Глеба, что на реке Устье. Про Иринарха Блаженного слышал? У него был по важным делам. У монастыря, знаешь, мельница на реке. Я с мукой всплыл по Устью до Которосли, – а по ней два ста верст, – и прямо попал в ваш Ярославль.

– По делу ехал?

– Да так. Покоя у меня на себя нет.

Посидели, выпили. Мишка платил. Еще выпили. Показал Хвалову Мишка алмазы, и изумруды, и цепи золотые, и парчу.

Говорил:

– В Москве набрал, пока ты с Пожарским на Лубянке коптился.

Разошлись. Встретились опять. Познакомил Мишка Хвалова с Иваном Доводчиковым, смолянином, со смоленским стрельцом Шандой. Опять пили.

Сказал раз Михайла Семену:

– Нам врагов все равно не избыть. Если избудем ляхов, шведы придут. Не быть нашему государству. Видишь, как твой князь перед шведами лисит? Шведы своего принца на наш престол загадывают, а от Пожарского в том отказу нет.

– Дмитрий Михайлович, – сказал Семен, – остроги против шведов ставит.

– Вот я и говорю – лисит.

Подумал Хвалов и говорит:

– А мне все едино, что шведы, что ляхи, что вор Псковский. У меня обида своя.

А Мишка сказал:

– Силу литовских и польских людей мы знаем. У них пушки, золото, казна и короны, а у вас Куземка шелудивых лошадей покупает да выхаживает. Скоморохов набрал с попами, мужиков косопузых да с королем воевать хочет.

– Куземка – главная обида, – сказал Хвалов.

– Вот как будет князь пушки смотреть, – молвил Мишка, – мы его кругом зажмем, а ты снизу ножом и пырни.

– Князя ножом?!

– Он и есть твой обидчик. Чем ты хуже Куземки?

Хвалов ничего не ответил. Пошел к князю проситься на шубный двор. Князь его не отправил. Просился Хвалов собрать кабацкие деньги. Опять его князь не отправил.

Об отсыле просил Хвалов не только из жадности: он хотел отвести князя от беды.

Не встречался Хвалов с Мишкой суток трое. Потом заскучал. Встретились, пили, Хвалов взял у Обрезка денег.