Минин и Пожарский - [14]

Послышался печальный голос купца:

– Каждому коня, да доспех, да порох, да еще мужика для него слови!..

Продолжал окладчик:

– А инако службы нет. Дали нам землю под Арзамасом, да та земля была прежде дворцовая, и мужики себя делить не дали, и бой был. У мужиков в начальных людях был воровский казак Роман, и мы в том бою не устояли.

– В бою не устояли, а денег дай, – сказал купец.

– Три алтына да два – пять, – рассудительно произнес другой, обращаясь ко всем.

– Ну, Миныч, – сказал Звенигородский, наклоняясь к Минину, – нонче, говорят, вы, посадские, умные – говори, сколько кому дать.

Минин встал.

– Люди торговые! – громко сказал он.

– Говори, Козьма, мы тебя выбирали! – крикнул посадский среди непрерывающегося шума.

– Люди посадские! – еще повышая голос, продолжал Минин.

Шум стих.

– Слушай, люди, дело говорит, – сказал седой посадский, оборачиваясь через плечо.

– Люди ратные! – закончил Минин уже в тишине.

Уставились на Минина дворяне.

– Что полста войска поставим, что два ста поставим, а Нижнему одному не устоять.

Смотрели на Минина купцы, не понимали, к чему он клонит.

– Рассудить нужно, – спокойно продолжал Минин. – Под Москвой, почитай, рати нет. Ляпунов добрый был воевода – убили. Остались Заруцкий да Трубецкой. А они откудова? Оба тушинским вором ставлены. Вотчины брать, да кабаки сдавать, да рвать друг у дружки русскую землю кусками они горазды… Надежда на них плохая.

Косились на Минина Алябьев и Биркин.

Дьяк приставил перо к носу, смотрел, не понимая.

– Возьмут враги верх, – продолжал Минин, повернувшись к кому-то, – так не рубль с алтыном, а домишко твой даром возьмут, да и тебя самого холопом поставят, а в лавке твоей лях торговать будет.

– Да что ты все об Москве? Москва далеко, а до Нижнего никого не пустим. Об том и разговор, – откашлявшись, сказал Алябьев.

Минин быстро к нему повернулся.

– Москва-то поболе Нижнего, да отдали, да и Нижний возьмут.

– Верно, – старчески слабым голосом сказал седой посадский.

– Я так скажу, – снова заговорил Минин, – выставить войско от Нижнего, сколько подымем, да пустить по всем городам слух, чтобы по доброму нашему примеру снаряжали ратных людей по всей Русской земле да к нам посылали.

Молчала пораженная изба.

– Вона-а! – удивленно протянул чей-то робкий голос.

– А нам, – повысил голос Минин, – коли есть две тысячи служащих людей, то и подымать две тысячи, а будет боле, подымать боле.

– А деньги? – крикнул голос.

– А деньги нам давать, – ответил Минин.

– Вишь, спел да и сел! – развел руками купец.

– Что ж это выходит-то? – растерянно сказал другой.

– Да ты, Миныч, не выпил ли? – серьезно спросил Звенигородский.

Дьяк затрясся от смеха.

– А дворянам деревень с мужиками в кабалу не давать, – твердо продолжал Минин.

Дворяне загалдели. Вылетел один, выхватил саблю, стал, расставив ноги, крикнул нагло:

– А на меня что же, коза пахать будет?

– Спрячь железку, – холодно сказал Минин.

Дворянин огляделся по сторонам, раздувая ноздри, и сунул саблю обратно в ножны.

– Дворянам, – повторил Минин, – за службу деревень с мужиками не давать, а давать жалованье деньгами. Давать первой статье по пятьдесят рублев, другой – по сорок пять рублев, третьей – по сорок. Стало быть, и денег надо много. Я с Петром Федоровым, кузнецом, да с Иваном Кулибиным, седельником, да с другими посадскими ремесленными людьми, всего человек за полста, порешили давать на ополченье третью деньгу со всех прожитков, какие есть. Я, убогий, даю сто рублев. Есть у меня дом – продам.

– Верно, – старческим голосом сказал седой посадский.

– Да что же это такое, царица небесная! – закрестился перепуганный купец.

Биркин встал из-за стола.

– Борода что ворота, а ума с калитку! – загремел он, надвигаясь на Минина. – Да кто тебе, опричь дураков, третью деньгу даст?

– У кого совесть есть, тот и даст, – ответил Минин. – А коли все порешим, так и приневолим! – И, обращаясь ко всем, продолжал: – Такое дело надо вершить всенародно. Выйдем завтра по утрене на паперть, объявим нижегородцам о добром начале, пусть понесут слух. С посадскими головами у меня сговор, они о том согласны. Вместе и выйдем.

– Выйдем, – подтвердил седой посадский.

И еще несколько голосов крикнуло:

– Выйдем!

– Дело, стало быть, за купцами, – окончил Минин.

– Стало быть, посадские порешили, а я дом продавай? – оглядываясь по сторонам, заговорил купец. – Братцы, да он хуже панов грабит!

Сразу поднялся вопль.

Снова заметались по избе люди. Били себя в грудь, кидали с размаху колпаки на пол.

– Раззор! – стоял крик. – Наторговал копейку, а дай алтын!.. Грабители! Бей его!..

– Ихняя дурость нам не указ! Пущай сами дают! – кричит, размахивая руками, один.

– Пущай выходит на паперть! Им там намнут бока! – орет другой.

Среди общего шума в голос хохотал дьяк, махал рукой и снова хохотал до слез.

– Пущай выходят! – тоже сквозь смех, отмахиваясь рукою, кричал купец. – Пущай выходят!

Минин стоял, сдерживая гнев.

– Выйдем! – крикнул он, покрывая хохот и крики. – И скажем!

На Соборной площади

Со стороны мясника это был очень необыкновенный поступок, достойный прославления.

Геркман

На соборной площади было черно от народа. Далеко в глубине белел косой край приземистого Нижегородского кремля. И на нем люди.