Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию - [12]

72. Филология копает, раскапывает себе мир.

73. «Течение» истории – это седиментация, бездонное отложение слоев. Языки не погибают, они оседают.

74. Орфей – филолог, когда он поет.

75. Филология уже в первом своем побуждении – филология филологии. Она отделяется от мифов филологической практики, не терпит трансисторических констант – она превращает Орфея в Эвридику, Эвридику – в Гермеса… – ; она де-седиментирует. Дай филологии волю, от земли и всего подземного осталось бы одно чистое небо[47].

76. Филология, история любви. – Фрейд в письме Флиссу[48] от 29 декабря 1897 года: Господин Е., с которым ты знаком, в возрасте десяти лет испытал приступ ужаса, когда хотел поймать черного жука, который никак не давался ему в руки. Ясно истолковать этот случай до сих пор не выходило. […] На этом мы остановились, а во время следующего визита он рассказал мне, что ему пришло в голову, как истолковать этого жука. А именно: Que faire?[49] То, что филолог Фрейд называет «толкованием», не переводит слово в связанное с ним представление о предмете, а отводит, смещает внимание с возможных значений к самой идиоматике их называния. Только отслоившись от значения, на место приступа [Anfall] заступает догадка [Einfall], на место ужаса – его артикуляция, на место животного или имени животного («жук») – вопрос (Que faire?). И притом – на другом, на французском, языке, потому что, как Фрейд рассказывает дальше, няней и первой возлюбленной Е. была француженка; он научился говорить по-французски раньше, чем по-немецки. Путь к «истолкованию» [Deutung] – это не путь к значению [Bedeutung]. Это путь к повторению [Wiederholung] языка или к пере-даванию [Wieder-holung] в язык, который до тех пор оставался скрытым за другим языком. Движение филологии – это движение к языку первой возлюбленной, к возлюбленному языку. В этот раз, в повторении, возлюбленная дает совершиться вопросу Que faire? вместе с тем, о чем в нем спрашивается. Ведь в Que faire? то, о чем он еще спрашивает, уже совершается.

Филология: она должна привести к тому, чтобы первая любовь могла повториться, чтобы она дала совершиться повторению.

77. Повторяется не прошлое, а то, что из него перешло в будущее. Филология повторяет этот путь и берет из будущего то, чего ей недостает для настоящего. Чего ей недостает [fehlt], филологии? – Ничего недостает.

78. На вопрос, что придет после филологии, можно тем временем ожидать такого ответа – пост-филология. Но любой (в том числе и этот) ответ на этот вопрос будет ответом филологическим, поскольку никто не мог бы понять этот вопрос и уметь на него ответить, не обладая минимумом филологии; да и сам этот вопрос элементарно филологический, поскольку в нем спрашивается о конце филологии и том, что находится за ее пределами. С самого начала филология направлена на что-то, чем она сама не является, что-то вне ее самой, и потому она есть — транзитивно – и свое Нет, и свое После. Ее существование – близость, как бы далека она ни была; как близка бы ни была, даль. Даль-близь это тот отрезок времени, который открыт для филологии, а для философии остается закрытым.

79. Исходит ли тяга из пред-мира в после-мир или наоборот? Или одновременно наоборот? Не есть ли каждый возврат – повторение? И каждое повторение – не подтверждение ли и прекращение повторенного? Не приходит ли каждое повторение из другого будущего?

Время вав ха-хиппух[50] – мессианское время (Шолем, «95 тезисов», № 83).

80. Филология – имя будущего языка, но не подразумевающегося, а другого.

Поскольку она несет ответственность за то, чтó в языке – и в ней самой – остается непреднамеренным, незанятым и неизвестным, филология – имя для тайны языка; имя для его secretum и pudendum, для его родины, для раны, для того, что ему не принадлежит и чем он сам не является. Для его, для какого-либо определенного, для неопределенного пробела в онтологии и логике. И потому – неправильное имя [Fehlname].

81. Все без исключения расхожие теории медиа утверждают, что медиа существуют и тогда, когда языка нет, и что язык – один из многих медиа. Это не так. Не будь языка, не было бы и ни единого медиума. Язык – медиум всех медиа. Все они, каждый своим особым образом – языковые, будь то мимика, жесты, расположение помещений в здании, зданий в поселении, распределение цветов, фигуры, кадрирование фотографии, технические конструкции любого рода. Они построены на ожидании отмены. Они все исходят из того, что их можно разрушить, неверно понять или использовать в дурных целях, что они могут не достичь цели и не выполнить своей задачи. Их задает не causa finalis, a causa finalis defecta[51] – и не-определяет их. Они функционируют только потому, что могли бы и не функционировать. Все они соотносятся с будущим, но не с их будущим, не с таким будущим, которое было бы заложено в их собственной конструкции, подразумевалось, предполагалось бы ею; они соотносятся с ее «не-».

Медиа – это языки, поскольку они пытаются предвосхитить свою неудачу и даже играют с неудачей самих этих попыток. Они оперируют возможными разломами и распадом своих возможностей. Иначе говоря: они оперируют своей не-оперативностью; они медиатизируют [sie mediieren] свою а-медиальность [Immedialität].