Миниатюры - [4]

— Ноги. Они просто прекрасны…

— Ага.

— И грудь. Ты знаешь, она…

— Да, конечно, — равнодушно кивнул скульптор.

— Эта шея…

— Угу… И бедра, и руки, и лицо… Слышал уже.

— Но…

— Вот именно. Ты тоже заметил?

— Это не она…

— Да. Это — не она. Пигмалион вторую ночь сидел возле своей гениальной скульптуры, отвечающей всем критериям женской красоты. Но это была не она. Это была не Галатея. Она не оживала.

Время

Время раскидывать гайки и время собирать гайки.

На море

Из подъезда вышла молодая приезжая пара. Девушка вдохнула широко и восторженно выдохнула:

— Ах, какой воздух! Чувствуешь? Это море! Мужчина дернул носом и лениво протянул:

— Это не море. Это твои любимые котики.

Блогоискательство

Сначала Блог был Един, и не знали они Блога, кроме Единого. И был этот Блог Живой для них. Были безбложники, они жили мирскими заботами, поддавались земным искушениям. О Блоге они слышали, уважали, но немного в него не верили. Да и за чем им был Единый Блог, когда они и не помышляли о духовном. Единобложники считали это все ересью и продолжали говорить с Блогом. Иногда собирались вокруг пророков и слушали благую весть, а иногда взывали к Блогу вместе, в едином флешмобе, и видели они тогда, что Блог любит детей своих. Но однажды Блог замолчал. «Зачем отвернулся ты от нас, детей своих, зачем бросил в пустоте и безбложии?» — стенали они, но Блог молчал. Тогда многие отправились на поиски нового Блога и обнаружили, что Блог совсем не Един, и стали многобложниками. А кто-то поддался зову друзей-безбложников и магии единения, и ушел в безбложие. И спрашивали их: «Нравится вам?», и отвечали они:

«Нравится». Живой же Блог то говорил, то замолкал снова, но в целом был равнодушен к судьбам веривших в него.

Утром

— Вы лифт подержите, я быстро…

— Да не спешите. Я никуда не тороплюсь.

— А на работу?

— Вот на нее и не тороплюсь.

Книжная ярмарка

— Вот, — смущенно сказал писатель. — Я новую книжку написал.

— Что, опять? И снова скажешь, что ее теперь надо читать?

— Но ведь написал же… Значит, получается, надо читать. Да. Читатель подержал яркий том в руках, полистал, прикинул на вес, посмотрел, прищурив один глаз на позолоченный обрез.

— С картинками хоть?

— Да-да! Полностью иллюстрирована! И художник очень хороший.

Верно отразил дух книги. Читатель немного помолчал, рассматривая полки и других писателей, толпящихся вокруг и как будто незаметно прислушивающихся к разговору.

— Ну, и сколько за такое?

— Двести рублей!

— Чего? Двести рублей за шестьсот тридцать страниц? Даже шестьсот тридцать восемь. Ну, нет… Мне вон там, — кивнул он в сторону, — предлагают иллюстрированный альбом за пятьсот. А страниц там меньше вдвое.

— Но там живопись, понимаете… Живопись — это трудно для восприятия. Это не каждый возьмется. А у меня текст очень легкий.

Бойкий такой текст. Хвалят. Возьмите, а? Писатели вокруг недовольно зашушукались. Конечно, сейчас этот уломает читателя, а две книги за раз почти никто никогда не берет.

Нечего тут уговаривать! Пусть сам выбирает — взрослый уже человек, в конце концов!

— Триста рублей, — строго и гордо одновременно поднял подбородок читатель. — И ни копейкой меньше.

— У меня только двести восемьдесят, — пошуршав купюрами, грустно сказал писатель. — Но завтра, знаете, завтра точно будут деньги!

— Эх, на что только с вами не пойдешь! — махнул рукой читатель. — Давай свои двести восемьдесят. Уговорил. Пойду теперь тебя читать. Он уже отходил, когда кто-то из писателей со стороны вежливо потрогал его за рукав. Потрогал, а потом прошептал почти на ухо:

— На нашем стенде триста — начальная цена. Приключения, боевики, много иллюстраций…

— Надоели уже приключения.

— Есть любовная лирика! Триста! И это — только самая начальная цена.

— Ну, ладно тогда. Пойдем, посмотрим, что там у тебя.

— Ну, вот… Ну, вот…, — перешептывались писатели сзади. — Других читателей для нас все равно нет. Писать надо лучше, тогда и цена всему будет соответствующая. Это правильно, конечно. Рынок опять же. И с тоской смотрели на полки, плотно уставленные новыми томами в разноцветных обложках.

Очень маленькая фирма

— Вот. Заявление.

— Какое, нах, заявление? Тебе делать нечего?

— Какое-какое… Растакое! По собственному…

— На чье имя написано?

— На имя генерального директора.

— А кто подписал?

— Я! Кто же еще? Я написал, я и подписался!

— …И что теперь? Чего ждешь, глазами хлопаешь?

— Ну, надо принять у меня заявление, написать резолюцию и сказать мне, с отработкой или как…

— Чего — или как? Да кто тебя уволит?

— Как это — кто уволит? Вы и уволите, как генеральный директор. И потом, что вы мне все время тыкаете? Мы с вами на брудершафт не пили!

— Хрен тебе, а не увольнение! Понял? Хрен! Кто работать будет? А?

Бру-дер-шафт… Слов-то, слов-то сколько знает. Грамотей… Иди, работай!

— Как вы со мной разговариваете? Я на вас пожалуюсь…

— Куда-а-а-а? Куда, ми-ла-а-а-ай? Куда ты на меня пожалуешься? В профсоюз? А? В комиссию по трудовым спорам? А? Где они? Ась? Под столом — нету, в коридоре — нету… Ау-у-у-у, профосою-уз!

— Что вы ёрничаете! Я в инспекцию по труду пожалуюсь!

— Ты что, мазохист, да? И на что ты пожалуешься?

— Вы нарушаете Трудовой Кодекс!