Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [85]

— Но как бежать? Обыкновенно эвакуируют в самую последнюю минуту, а до этого заикнись, так свои же расстреляют как паникера.

— Сережа может отправить тебя и Наташу заранее, ведь с маленькими детьми уже эвакуируют, а потом ему одному будет легче уйти, даже в последнюю минуту.

— Без него мы никуда не поедем.

— Но, поверьте же, попасть к немцам в руки страшно опасно!

— Все это больше советская агитация.

— Боже мой! Как я могу убедить тебя, что в этом много правды?!

Он выглядел страшно расстроенным.

— Я тоже, Алеша, хочу дать тебе совет. Ты не очень горячись и не лезь драться в первые ряды. Война будет проиграна большевиками. Ты, конечно, знаешь, люди не хотят воевать за коммунизм и сдаются в плен тысячами. Так и ты постарайся сделать.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми от удивления глазами.

— Ты что это мне советуешь? — спросил он недоверчиво. — Отдать родину без боя врагу?! И это советуешь мне ты… — он, видимо, не находил подходящего слова, — …ты, казачка?!

— Родину! Наша родина уже двадцать три года в руках врагов — коммунистов, и ты будешь защищать не ее, а их! Ты рассказываешь про ужасы, творящиеся немцами, но нас, видевших ужасы коллективизации и вызванного коммунистами голода тридцать первого и второго годов, ничем уже больше не ужаснешь!! Ты рассказываешь, что немцы убивают русских десятками, а большевики убили в концлагерях и держат там в непереносимых для жизни условиях миллионы!! Выселяли во время коллективизации целые станицы в Сибирь, зимой. А сколько посадили и расстреляли в тридцать седьмом году невинных, только для того, чтобы террором держать в повиновении остальных. И этому не видно конца!

— И ты ожидаешь, что немцы преподнесут тебе свободную родину, так вот, даром, на блюде?

— Я этого не ожидаю. Но я изучала еще в школе историю русской революции и революционную тактику Ленина и знаю, что большевики всеми способами добивались поражения России в первой войне, надеясь, что поражение вызовет революцию и перемену правительства. Ленин был великий стратег и он победил. И я надеюсь, что современные политики, антибольшевики, пойдут по стопам "великого стратега революции"; воспользуются поражением и сбросят его последователей, как он когда-то сбросил царя.

— За такие разговоры тебя расстреляют на месте.

— Я никому не собираюсь этого говорить. Да об этом и не нужно говорить, все это знают и помнят. Я никогда не хотела и не буду принимать активного участия в политике. Жизнь коротка и есть много других, более интересных для меня возможностей ее заполнить. По-моему, мы должны дать немцам побить большевиков и постараться выйти из этой войны с наименьшими для нас, русских, потерями. А там видно будет, что делать.

— А пока дать немцам издеваться над русскими и убивать нас? Ты знаешь, они уничтожают русских пленных, сажают их за проволоку и оставляют умирать без пищи и укрытия!

— Я этому не верю. Это большевистская пропаганда, чтобы заставить советских граждан воевать за них.

— Но я это видел своими глазами! И не на пленке, а в отбитых у немцев селениях.

Так мы и не убедили друг друга. Рано утром Алеша уехал, страшно расстроенным. Когда мы прощались, у меня больно сжалось сердце. Появилось предчувствие, что мы больше никогда не увидимся.

43

Вчера я поехала на хлебозавод и эта поездка оказалась большим для меня испытанием.

Мы расширяем сушилки, приспосабливая часть их для сушки сухарей. Как всегда, у нас не хватает материалов и приходится искать и выпрашивать их у других предприятий. Хлебозавод обещал дать фасонное железо и я пошла туда сама, чтобы выбрать на месте, что мы можем использовать из того, что у них есть.

Вскоре после приезда на завод прозвучала воздушная тревога и я, вместе со всеми рабочими, побежала прятаться в мучной подвал приспособленный под бомбоубежище. Туда же привели и детишек из заводского детского сада и матери немедленно разобрали их, чтобы держать возле себя. Это был самый большой налет из всех что мы до сих пор испытали. Непрерывные разрывы продолжались больше часа. Мы сидели, прижавшись к мешкам с мукой, ожидая своего конца, как вдруг нам показалось, что этот конец пришел; взрыв был такой близкий и такой силы, что земля под нами заколебалась. Раздались возгласы ужаса и призывы Господа на помощь. Почти все, в поле моего зрения, крестились. Рядом со мной сидела женщина, держа на руках трехлетнюю девочку; когда раздался страшный взрыв, а за ним почти немедленно и другой, она зашептала: "Крестись, Люба, крестись!" Девочка, очевидно, не понимала, что хочет от нее мать; тогда женщина, взяв ручку ребенка, сложила ей пальчики для креста, и начала учить ее креститься. Мне было удивительно, как это все мы, после стольких лет антирелигиозной пропаганды и запрещения проявления всяких религиозных чувств, в минуту страшной опасности начали креститься и призывать Бога на помощь; ведь, судя по возрасту окружающих, большинство пошло в школу уже после революции.

Бомбежка продолжалась долго, казалось, ей не будет конца, а когда прекратилась и мы вылезли из убежища, то узнали, что на хлебозавод попало две бомбы. Одна из них угодила в котельное отделение и это, очевидно, и был самый страшный взрыв, так как, кроме бомбы, взорвался еще и паровой котел.