Милый друг Ариэль - [5]

— Она словно из пены морской, ей-богу! Легче воздуха!

— Вот именно. И, чтобы быть еще легковесней, вытряхнула у себя из мозгов все до одной мысли.

Он понял и тотчас оставил эту пустячную тему. Мой кабинет ему очень понравился. Простота неизменно производит большое впечатление на деревенских помещиков, принимающих позолоченные завитушки Букингемского дворца за идеал элегантности. Здесь же царило свободное пространство, и какое пространство! Пол был из светлого дерева, стены я выкрасила шероховатой светло-бежевой краской «под известняк». Комната казалась пустой, зато всю стену занимала огромная репродукция «Рождества Христова» Симона Вуэ[8], в ярко-синей лакированной раме. На столе высилась внушительная серебряная лампа под прозрачно-голубым абажуром, а портьеры от Versace в золотых, серебристых и ярко-синих тонах на широких окнах довершали это впечатление роскошного простора. Вдобавок явились девушки-фотографы из «Элль Декорасьон», и этот изыск подвиг Сендстера на комментарий вполне в его духе:

— Я вижу, дела у вас идут отлично!

Бедняга, видеть-то он видел, да только не то, что нужно. Этого Вуэ музей города Ренна преподнес моему отцу в качестве платы за предисловие к одному из их каталогов; портьерные ткани оказались с бракованным тиснением, и Донателла попросту избавилась от них, а мебель и черные стулья были куплены в IKEA… Но все это было неважно: если «мистер Пиквик» собирался сделать мне выгодное предложение, глупо было жаловаться на нищету. Самым что ни на есть светским тоном я закрыла денежную тему, как захлопывают железную дверь:

— Что вы хотите, в этом и заключается магия моды. Она не требует специальных знаний, и в ней полно невежд, но и сорняк подчас дает прелестные цветы.

Он буркнул: «Ясно», этот его словесный фетиш чаще всего не имел под собой оснований и был ложью, ибо ничего ему не было ясно. Но он все-таки спросил, как зовут моего декоратора, «если предоставление данной информации лежит в пределах возможного». «В пределах возможного», скажите, пожалуйста! Эта затейливая формулировка подходила ему как корове седло. Я невинным голоском спросила, где он научился подобным словесным выкрутасам.

— Такой стиль принят в «Пуату», вот у меня иногда и вырывается словцо в духе фирмы. Не обращайте внимания, за столом я буду говорить как нормальный человек.

Перед домом, во втором ряду машин, нас ждал длинный «ягуар». Сендстер забрал у шофера ключи и велел ему приехать за нами к «Петрюсу» часа в три. Потом он сам сел за руль. Приборная панель, отделанная карельской березой, темно-синяя кожаная обивка, телевизор… В общем, его боевая колесница выглядела как шикарная гостиная. Сендстер вел ее раздражающе медленно, словно эта неспешность составляла дополнительную роскошь. Мы так ползли, что нас обгоняли даже пешеходы. К счастью, ехать было недалеко. Чтобы добраться к «Петрюсу» от начала авеню Ваграм, где расположено агентство, нужно всего лишь пересечь площадь Терн и свернуть влево, на улицу Курсель: три минуты и один поворот руля. Однако это заняло у нас четверть часа.

Ресторан оглушил нас своей тишиной. Над колыбелью его декоратора явно склонилась фея с буржуазным уклоном. Казалось, вы попали в сонное царство, вернее, в сонный храм еды (за счет фирмы!), где вас усаживают в спокойном, приветливом зале и где считается хорошим тоном дать себя ограбить, ощутив при этом тайное наслаждение от своей избранности. Здесь подавали только рыбные блюда, и самая дешевая жареная рыбка стоила 100 франков. Наглость какая! Я разыграла из себя простушку:

— Их окуни, должно быть, очень знатного рода, если они так высоко ценятся?

В этих стенах с панелями мореного дуба персонал выражается в высшей степени изысканно. Метрдотель объявил, что наш «улов датируется нынешним утром». Я заказала порцию зубатки. Сендстеру очень хотелось, чтобы я разделила с ним горячие закуски; он принялся подтрунивать надо мной, говоря, что я ем как птичка. Обстановка меня раздражала, терпение лопнуло, и я отпарировала удар на лету:

— Сделайте милость, забудьте это выражение: птичка ежедневно съедает массу, равную весу ее тела.

Подошел сомелье, невысокий, бледный как мел, с рыжими волосами, остриженными почти наголо, — в общем, нечто вроде рэгбиста-ирландца; он уже издали видел, с каким клиентом имеет дело. Как истый англичанин, да еще приобщенный к французской цивилизации, Сендстер считал себя тонким знатоком вин. Итак, нам предложили на выбор три из них — «Сансер», «Батар-Монтраше» и «Куле-де-Серран». На столе появились три ведерка со льдом, в каждом по бутылке. Я не помнила ни одной книги, ни одного фильма, ни одного события в моей личной жизни, где богач-парвеню устроил бы такой трамтарарам из обычного обеда. Мистер Бин[9] принимал свои деньги за атомную бомбу. На какой-то миг этот спектакль привел меня в растерянность, затем я пожала плечами и смирилась. Сама виновата: если уж работаешь пианистом в борделе, не тебе читать мораль клиентам.

Официант выложил на блюдце несколько серых креветок. Сендстер, вполне безразличный к моим переживаниям, убирал их одну за другой, отпуская попутно едкие шуточки в адрес «випов» за соседними столиками. Один из них, которому он при входе в зал пожал руку, вызвал у него поток саркастических замечаний. Этот человек, очень высокий, с седыми, аккуратно зачесанными назад волосами, в безупречном сером костюме с подобранными в тон рубашкой и галстуком, как две капли воды походил на Юбера де Живанши. Идеальный образец истинного аристократа, который, наверное, ни разу в жизни не повысил голос. Он явно раздражал Сендстера.