Милосердия двери - [101]

Много я наслышался за эти годы, но такое впервые пришлось.

Катька утречком всегда что-нибудь да притащит из дома. То мяса кусок, вареное или жареное, то пирожков напечет и, разложив все, угощает: «Сама пекла, сама жарила, кушай, голубчик мой, кушай». А сама меня своими карими глазами обжигает, а в них омут.

Мне пришло письмо! Московский штемпель, обратного адреса нет, почерк чужой. Волнуется сердце, дрожат руки. Что-то недоброе чует сердце. Распечатал. Читаю. Что? Что? Не может быть! В руках бумажка ходит ходуном, глаза не видят строку: «Варя замужем. Ваших писем не получает и получать не будет. Прекратите Ваши домогательства, они бесполезны! А. Мельникова».

Много раз я прочитал эти потрясающие строчки. Внутри словно что-то оборвалось и погасло! Я вышел на улицу. Дышать было трудно, горло словно стиснула петля. Полярная ночь обняла меня своим мраком, обжег холодом леденящий ветер. Внутри меня что-то оборвалось, но не оборвались мысли. Это был не нокаут: свалить меня не так-то просто. Чем острей и опасней, тем сильней и активней сопротивление, тем азартней лезу я в схватку с противостоящими силами: это моя стихия, и в ней я черпаю силы и восторг. «Пусть сильнее грянет буря!»[141] Я не умею отступать там, где есть хоть капля надежды победить, – я вступаю в бой.

Мысли собираются в энергию, энергия рождает силу, силу духа, силу воли и силу мышц! Сейчас необходима мобилизация всех этих сил.

На протяжении всех этих тяжких лет наши жизни были связаны в одну жизнь, и я не сомневался в этом ни одной минуты. Варюшкины письма утверждали меня в том. Я много раз просил ее хорошенько все взвесить, не скрывая всей тяжести жизни, нас ожидающей впереди, и на все я получал один ответ: «С тобой мне нигде не страшно!»

Так что же произошло? Испугалась, спасовала или полюбила кого сильней? Внутренне я отвергал и то, и другое, не исключая третьего. Истомилась, исстрадалась, встретила лучше, ближе и полюбила, решила свою жизнь вот так, как решила. Я могу это понять и принять. Но почему не сказать, почему и для чего скрывать? Этого я не мог понять, так как это чуждо моей натуре. Год, как прекратилась связь. Год я продолжал всеми доступными мне средствами давать о себе знать.

«Ваши письма не получает и получать не будет!» Значит, Варя, выйдя замуж, живет не дома. А мои письма получает ее мать, другого вывода я сделать не мог. Но, может, и еще что-то? Необходимо подтверждение, сомнения теребили душу: необходима ясность. Мне до освобождения осталось несколько месяцев. Я должен знать, как мне строить жизнь в вечной! Если я потерял Варю, что делать?

Я написал короткое письмо Володе Вейсбергу: мы все дружили в студии, и он наверняка все знает. В письме я просил сообщить мне, что с Варей! Письмо послано, Катька опустит его за зоной. Неделю туда, неделю обратно. Круговорот каждого дня жизни с утра до вечера, требующий от меня отдачи всех сил, выключал тревожащие меня мысли, и только по вечерам они возвращались и неумолимо сверлили мозг.

Катькины глаза смотрели на меня с тревогой. Когда я ловил ее взгляд на себе, то в них я читал скрытую тревогу и вопрос: «Что с тобой?» Я не мог ответить на него, я не ответил на прямой вопрос, неожиданно мне заданный:

– Что с тобой, ты весь как скрученная пружина. Ты получил недобрые вести?

– Да, недобрые, Катюшка, недобрые!

Я замолчал. Она тяжело вздохнула:

– Я могу тебе помочь?

– Пока нет, время поможет, время все сглаживает и лечит неизлечимое.

По делам бегая по зоне, я неожиданно наткнулся на Коленьку.

– Как ты сюда попал?

– А ты как?

– Я вчера пришел этапом из Москвы, меня и Криво-луцкого таскали на доследствие. А ты что тут делаешь?

Я рассказал ему все подробно и потащил его к себе в стационар.

– Сейчас я тебя госпитализирую, и ты хорошенько вылежишься и придешь в себя.

– Это неплохо, а как ты это сделаешь?

– Это очень просто. Доктор свой. Моча у одного, кровь у другого, мазок у третьего – вот тебе и острый нефрит.

Я пошел к доктору, и в момент Коленька лежал в палате, вымытый, побритый, в чистом белье, на чистой простыне. Я положил его в ту палату, в которой сам спал. Вечерами мы обсуждали все мои напасти и ставили им диагнозы. Коленька был уверен, что Варя, не дождавшись меня, вышла замуж по любви, и правильно поступила. Связывать свою судьбу с каторжанином – сомнительная затея.

А тем временем пришла открытка от Володи в несколько строк: «Варька, сволочь, вышла замуж, я с ней не разговариваю. Володя».

– Она совсем не сволочь, – сказал Коленька, прочитав открытку, – на кой хрен, говоря лагерным языком, ты ей нужен, да еще с «пожизненной», сам посуди, на что ты ее толкал. Я думаю, что и ее родители сыграли немаловажную роль, поставь себя на их место.

– На их месте я бы поступил так же – я ни ее, ни их не вправе осуждать. Любовь может и оборваться, тем более что мы физически не знали друг друга, а это связывает прочней. Мне тридцать третий идет, ей тридцать, года требуют своего. Может быть, сама жизнь ждет от меня возвращения к Тоне, там же сын? За эти годы многое улеглось, многое стерлось из памяти, многое изменилось во мне самом, на многое выработан иммунитет, многое родилось заново. Скажу тебе откровенно, я не мыслю жизни без семьи. Для меня семья – это центр, вокруг которого есть смысл жизни, но для этого необходима любовь, дающая импульс. К Тоне у меня нет ни привязанности, ни любви, а раньше было просто отвращение. Там есть сын, может ли он связать?