Милосердия двери - [100]

Я явился к доктору Бирман.

– Приехали? – радушно спросила она. – Много встретили знакомых?

– Много, очень много, доктор, я этого не ожидал.

– Хорошо, идите в санчасть, в стационар к доктору Кирьякову, я с ним говорила о вас, пока работайте с ним.

Доктор Володя Кирьяков! Обаятельней человека я не встречал. Он принял меня, как принимает любящий брат своего потерянного брата. Сам доктор из Ясс, когда наши «освободили» Молдавию, доктор ушел в Румынию, там его и подхватили и приволокли вот сюда. Спустя много-много лет, когда я поехал в Бухарест к троюродному брату, видному румынскому художнику, в случайном разговоре выяснилось, что доктор – друг его детства и юности. Мир тесен!

Мы оба: ни я, ни доктор – этого не знали, но и без того он встретил меня, тут же все рассказал и показал. Двухсекционный огромный барак, палатная система, народу уйма. Барак числится инфекционным, больные всех сортов, в общем, «ассорти». Днем в стационаре работала вольнонаемная сестра Катя, с которой доктор меня тут же познакомил. Предо мной стояла хорошо сложенная молоденькая Катя, как она назвала себя. Она прихрамывала на одну ногу, но хромота эта не портила ее. Ее карие глаза ласково и пристально, изучающе смотрели на меня.

– Он тебе нравится? – спросил доктор.

– Да! – твердо ответила Катя. – А вам?

– Мне? Но я же не женщина, – смеясь, ответил доктор.

– Ну вот что, друзья! Вам работать вместе. Катя и ты, Алеша, будете работать днем, ночной у нас есть, правда, он скоро освобождается. Принимайтесь за дело. Вы можете меж собой разделить палаты, как хотите.

Катька, как я ее с ходу начал звать, приходила на работу к восьми и уходила в пять. Мы очень быстро договорились: она будет приходить к девяти и уходить в четыре. Все утренние назначения я взял на себя и вечерние тоже.

– А что же мне?

– Смотреть на меня вот так, как ты смотришь.

– Этого мне мало, я бы хотела приходить в семь и уходить…

– В таком случае разделим палаты.

– Нет, будем вместе все делить пополам. Тебе много осталось?

– Пять!

– Это ерунда, они у тебя пройдут в один миг, и я тебе в этом помогу.

Начались трудовые дни, заполненные привычной работой. Целыми днями мы кололи, вливали, ставили банки и клизмы, раздавали лекарства и промеж всего болтали. Я через Катьку послал письмо Варе в надежде получить весточку.

В стационаре, в отдельной палате, лежали сифилитики. В этой сифилисной палате лежал старый матерый вор-пахан. С ним у меня сразу не сложились отношения: он отметал все лекарства, приносимые мною. Я молча их забирал и уходил – вот это его больше всего бесило. Его наглый, вызывающий вид не располагал меня к уговорам и упрашиваниям, а он явно этого ждал. Надоели мне все эти суки, воры и паханы, надоели мне их дерзкий вид и трусливые души.

Принеся как-то лекарство в палату, я всем все раздал, все выпили, а пахан дерзко и вызывающе выплеснул на пол. Я молча пошел к двери.

– Эй, ты, падло! – крикнул он мне. – Над твоей головой, видать, топор не висел?

– Висел, и не один, – ответил я и вышел.

На следующее утро я вызвал пахана на внутривенное. Приготовил шприц, стал накладывать жгут – вдруг он вскочил, и в руке у него блеснул скальпель, нечаянно оставленный мной на столе. Он бросился на меня, как кошка, мне удалось схватить его руку, а поймав ее, я быстрым движением всего тела второй рукой обхватил его шею. Он попал головой в петлю моей руки, намертво прижатой к груди, захрипел, всеми силами пытаясь вырваться из мертвой хватки, я перекинул его через спину, и он распластался на полу. Скальпель был у меня в руке.

В это время в ординаторскую вошел доктор.

– Что тут такое? Что произошло?

– Ничего, доктор, я пахану показал один прием, которого он не знал. Ну, вставай, вставай! Садись, я сделаю тебе вливание, и пойди ляг.

Я сделал вливание, и он молча ушел.

– Что тут было?

– Он решил попугать меня, бросился со скальпелем на меня, а остальное вы сами видели.

– Я его немедленно выпишу!

– Оставьте, доктор, пусть лежит.

– Да он тебе не простит, мстить будет, чего доброго, подкараулит.

– Нет, доктор, уважать будет, вот посмотрите. Все они подлые трусы. Много я их видел. Тут самое главное, чтобы вы не подали виду, что я вам рассказал. Вы ничего не знаете, а вот если выпишете, то не сам, так других подошлет, и могут тяпнуть. Они своего позора боятся. А тут меж собой мы сами разберемся. Он думал меня подмять под себя, это у них самое главное. Хотел, чтобы я «шестерил» перед ним.

– Ну, смотри, тебе видней, я ничего не видел и ничего не знаю.

С этого дня пахан переменился: он пил все лекарства и даже подстригал мою маленькую шевелюрку, которую я стал отращивать под белой шапочкой, делился воспоминаниями:

– А ты, падло, не бздиловатый конь, тертый. Расскажу я тебе, падло, как мальчишкой бежал из здешних мест. Один пахан и вор в побег собрались, тогда еще можно было бежать. Прихватили и меня. Тут на Печоре дело было. Ушли в побег. Тундра, болота. Осень была, сперва ягоды жрали, пока снег не выпал. Идем к Уралу, минуя опасные места. Голод мучает, и чем дальше, тем острей. Остановились, сил нет. Пахан и говорит: «Жребий кидать надо». «На что?» – спросил я. «На кого падет, того и есть будем, иначе всем хана». Кинули! И жребий пал на пахана! Никогда не забуду его глаза, страшные были эти глаза. Жребий есть жребий. Зарезали старика, часть съели, остальное в мешок, так и спаслись. Во как!