Милосердие смерти - [77]
Тогда и начался настоящий крах. В стране, где железные дороги, как артерии, несли потоки грузов по всему громадному организму, эти артерии вдруг просто перевязали громадными ценами. Экономические связи рухнули в тот же момент. Я думаю, что более гнусной диверсии придумать было трудно. Шахты стали вставать одна за другой. Уже не до наших услуг. Какое там, на фиг, здоровье, работу бы сохранить. Все начало лететь в тартары.
И тут мы решили – пора валить. Тем более местные мафиози начали приглядываться к нам все пристальнее и пристальнее. Авторитет врача уже не спасал. Короче, нужно было сматываться. Но куда? За рубеж, но мы там уже были и первыми поняли, что сказки о том, что нас везде ждут – полная чушь. Оставалось одно направление: Москва. На том и порешили.
Местные мафиози начали приглядываться к нам все пристальнее и пристальнее.
Первым рванул я, через полгода приехал Юрец – купил небольшую квартирку и начал работать со мной в одном госпитале. Но все деньги, заработанные нами в лихие денечки, моментально улетучились. Надо было все начинать сначала. По приезде Юры в Москву я был у него на квартире всего один раз. Его благоверная стала еще страшнее и стервознее. Зло и зависть неисчерпаемым потоком лились из нее. Меня она ненавидела, как, впрочем, и всех, кто был хоть чуть-чуть успешнее. Мужа она продолжала презирать и орала, что Москва ей не нужна и что «теперь они с голоду сдохнут в этой проклятой столице». Дура просто не понимала, что, оставаясь в Сибири, могла просто сгинуть в тайге.
Юрец же работал как оглашенный. Он постоянно заглядывал в свою записную книжечку и смотрел, куда ему сегодня ехать дежурить – в роддом, наркологию или в госпиталь. Но жизнь потихоньку налаживалась и в Москве. Он начал присматривать себе машину, появились какие-то деньги. Дома все так же ждала любимая дочка и не ждала любимая им, но ненавидящая его жена.
И вот появился в ординаторской наш Юрец. В этот раз он был серьезен и печален. Я подумал – опять жена достала. Но он вдруг тихо произнес:
– Ребятки, мне кирдык. Все. Приехал. Теперь я почти точно знаю свою запись в книжке Судеб. Родился двадцать четвертого апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, умер в две тысяча первом году… Вот только число и месяц не знаю. Но, судя по картинкам, это будет где-то в апреле.
Он молча всунул в негатоскоп компьтерно-томографические снимки грудной клетки, живота, малого таза. Воцарилась зловещая тишина. Всем сразу все стало ясно: печень, легкие, селезенка были усеяны метастазами. Юрец печально продолжал:
– Рак сигмы с метастазами. Ребятки… это конец.
Слезы медленно покатились по его щекам. Все, зимняя сказка моментально превратилась в кошмар. Смерть неслышно и плавно заскользила вокруг нас.
В этот вечер мы все вместе поехали к Юрцу домой, устроили тихую пьянку, и все понимали – это прощание. Завтра он ложился в госпиталь, и его ждала операция, химиотерапия и все прелести онкологии. Все больше молчали. Наливали водку в стаканы, молча выпивали, кое-как закусывали и опять молчали. Юрец просил только об одном:
– Ребята, не бросайте жену и дочь. Умоляю, не бросайте их.
Мы все, конечно же, клялись в том, что не бросим, что не надо себя хоронить заранее и мы еще повоюем. Но и Юрец, и мы понимали – все слова, пустые и ничего не значащие.
В этот вечер я приплелся домой, и меня прорвало. Я рыдал так, как рыдал только при известии о смерти деда. И это были не пьяные слезы. Это были рыдания о невозвратности судьбы и ее жестком выборе.
Юрца прооперировали, но это было бесполезно. Он умер у меня на руках шестого апреля.
В ожидании апокалипсиса
Звонок моего бывшего пациента, проживающего ныне в Чикаго, разбудил меня глубокой ночью. Андрей много лет назад во время первой Чеченской войны подорвался на мине. Точнее, не он, а бронетранспортер, на броне которого сидел молодой капитан Андрей Ханин со своими подчиненными. К нам в госпиталь он был доставлен в глубокой коме. Помимо тяжелого ушиба мозга, Андрей получил множественные осколочные ранения ног. В течение двух месяцев я был его лечащим врачом. Капитан прошел все циклы большого круга «советской медицины». А именно – многонедельная искусственная вентиляция легких, пневмония, сепсис, тромбоз глубоких вен бедренной вены, тромбоэмболия легочной артерии, временный кава-фильтр. Но Андрей выжил. Мало того что он выжил, у него полностью восстановилось сознание без признаков нарушений интеллекта с восстановлением движений в полном объеме во всех конечностях. За время его лечения я очень близко познакомился с его супругой и родителями. И, как часто бывало в моей реанимационной жизни, мы стали практически родными людьми. После выписки из госпиталя Андрей демобилизовался и спустя нескольких лет эмигрировал в США, где у него проживало много родственников. Но это другая история.
Сейчас Андрей звонил мне с просьбой о помощи. Нет, помощь нужна была не ему, а его другу, у которого родной племянник находился в одной из клиник Тбилиси. Андрей просил моего разрешения дать мой номер телефона, я согласился.
Позвонила Этери, сестра пациента. Голос ее был пронзительно печальный, но при этом очень приятный. Очаровательный грузинский акцент и изысканно литературная речь подчеркивали ощущение огромного горя, упавшего на плечи всей семьи.
