Милорд - [29]

Надо было видеть малышку Серину, как она волновалась перед занятиями. Мне даже пришлось отменить утренний урок, чтобы дать ей время настроиться на встречу с отцом и побороть волнение. Как она внимательно слушала и выполняла все, что велел ей герцог, как переживала, когда что-то получалось не с первого раза. Этот ребенок всеми фибрами своей души стремился к любви единственного родного ей человека, но тот пока оставался глух и слеп. В такие моменты, наблюдая за девочкой и борясь со слезами сострадания, я порой думала, что лучше уж ей оказаться рядом со злодеем-дедом, где ее точно примут такой, как она есть, чем вечно пытаться заслужить любовь отца.

Вот и сегодня по пути в зеркальный зал Серина была так напряжена, что даже мое предложение погулять после занятий не коснулось ее мыслей, что уже витали где-то рядом с отцом. Я уже привыкла, что в такие моменты она слишком крепко сжимала мою руку. Порой становилось даже больно, но я терпела, понимая, что малышке сейчас необходима моя поддержка.

Герцог уже ждал нас, и весь его вид говорил об отвратительном настроении. Глаза смотрели холоднее обычного, и губы были так сильно сжаты, что возле них залегли глубокие складки. У меня даже мелькнула мысль попросить отменить на сегодня занятия, придумать какой-нибудь благовидный предлог, но Серина рассудила по-своему. Она выпустила мою руку и побежала к отцу, готовая выполнять все его приказы. Мне же ничего не оставалось, как занять свое место — на угловом диване, как уже привыкла это делать.

Все пошло не так, с самого начала. Герцог раздражался по малейшему поводу. Он покрикивал на малышку из-за пустячных промахов. Меня же не покидало напряжение и желание устремиться к ней на выручку. Понимала, что не должна мешать, и ничего не могла с собой поделать. Чем большее недовольство проявлял отец, тем сильнее терялась девочка. От растерянности ее магия усиливалась и плохо поддавалась контролю даже со стороны герцога. Они уже раскрошили несколько зеркал в зале, и я даже боялась представить, какой погром тут устроят эти двое к концу занятий.

А когда герцог велел Серине призвать ту силу, с которой она не могла бороться, свидетелем которой я стала тогда, на берегу, то у нее просто не получилось этого сделать. Даже со своего места я видела, как она старается, какой концентрации достигло ее внутреннее напряжение, но все попытки оказывались тщетными. Каждый раз ее руки бессильно опускались вдоль тела, а голова свешивалась на грудь. Горе Серины передалось и мне. Я уже искусала все губы и чуть не плакала, глядя на ее отчаянье, а герцог только свирепел еще сильнее.

— Ты бестолкова, как бутылка без послания, плавающая в открытом море! — закричал в какой-то момент герцог на дочь. Да так громко и злобно, что уже от его крика задрожали зеркала в зале. — Как я научу тебя ставить защиту, если ты даже не можешь призвать опасность?!

— Но я… — попыталась было сказать хоть что-то в свое оправдание бедняжка, но и этого ей не позволили.

— Молчи, глупая девчонка! — вновь прикрикнул на нее герцог. — Я не буду больше заниматься с тобой, пока ты не научишься призывать силу!

Тишина повисла в зале. Серина смотрела на отца во все глаза, и даже с такого расстояния я видела, как наполняются они слезами. Когда первая слезинка выкатилась из глаза, она развернулась и побежала к двери. Я кинулась было за девочкой, но возле самой двери замерла. Меня словно окатили ледяной водой, даже в глазах потемнело, такой прилив злости я испытала. Развернувшись на каблуках, я посмотрела на герцога, что в эту минуту тоже смотрел на меня, и взгляд его словно говорил: «Ну и что ты мне сделаешь? Да, я такой! И никто не в силах меня исправить!» А я и не собиралась никого переделывать. В тот момент мне жизненно необходимо было высказать герцогу все в глаза.

Звук собственных шагов, пока шла к герцогу, набатом отдавался в ушах. А может, так сильно стучало мое сердце. И насмешка, что читалась в глазах противника, только распаляла мою злость.

— Как вы можете!.. Кто дал вам право делать этого ребенка самым несчастным на всем белом свете?! — задыхаясь от собственного гнева и ненависти к герцогу, что испытывала в данный момент, проговорила я. — Неужели вы не видите, как сильно она старается, как пытается угодить вам буквально во всем?! Неужто вам до такой степени чуждо сострадание, что вы даже не можете разглядеть горе в глазах собственной дочери? Вы же любили ее мать! Возможно, и сейчас продолжаете любить память о ней! Так почему же вы не любите ту, что она породила на свет, в ком течет и ваша кровь?!

С последними словами меня словно покинули все силы. И такое горе навалилось на плечи, выдержать которое я уже была не в состоянии. Я будто собрала его все, от каждого жителя замка, в надежде, что смогу унести. Но оно сломило меня, растоптало мою волю. Слезы навернулись на глаза и сразу же принялись скатываться по щекам. Допустить, чтобы герцог стал свидетелем моей слабости я не могла. Он может унижать всех в этом замке, но только не меня!

Я отвернулась от него и отошла к окну, чувствуя, как пульсирует во мне внутренняя дрожь, как трясутся руки, которые я не знала, куда деть. Очень надеялась, что герцог покинет зал, оставит меня наедине со своей слабостью. Но этого не произошло.