Милое дитя - [96]

– Да. – Кирстен прерывает мои раздумья. – Потому что так оно и есть. Разве их читатели не заслуживают правды? Ну да, он – суперзвезда журналистики. Более того, он сам же и освещал эту тему… Просто в голове не укладывается. При этом никто ничего не заподозрил, ни один из его хваленых коллег.

– Писать такое им не с руки.

– Ну другие-то пишут, – Кирстен пожимает плечами и надкусывает круассан.

И она права, Лена. Газеты смакуют нашу историю во всех подробностях. Думаю, так будет продолжаться еще какое-то время. До очередного «самого громкого дела десятилетия». Пока что это мы. Кто только не просил интервью! Предлагают даже снять фильм. На наши роли подберут лучших исполнителей и, само собой, покажут в прайм-тайм. Твоих детей понемногу оставляют в покое и вместо этого вновь сосредоточили внимание на тебе. Возможно, тебя это успокоит. Впрочем, тебе уже все равно. Хоть в «Баварском вестнике» тебя снова скромно называют «студенткой», для всех остальных ты теперь скандально известная любовница и отчасти сама виновата в своей судьбе. Конечно, все сводится к морали. Нельзя заводить интрижки с женатыми мужчинами.

Все говорят, что Лена Бек была не той, за кого ее принимали, и в большинстве своем говорят об этом, вскидывая брови. Но ведь они ничего не знают, Лена. Ты была матерью, которая делала все ради своих детей. Ты была сильной. Любовь к детям придавала тебе сил и мужества до самой смерти. И это восхищает меня в тебе. Обещаю, я присмотрю за твоими детьми. Не сейчас, пока нам всем нужно немного времени. Но я знаю, у них все будет хорошо. Ими занимаются лучшие терапевты. С ними твои родители. Я тоже приду к ним, скоро.

– Ясси? Ты плачешь? – Кирстен кладет круассан на тарелку.

– Я в порядке, – отвечаю и шмыгаю носом.

– Все позади. – Кирстен улыбается. – Теперь уже окончательно.

Она берет мою руку, мы сплетаем пальцы.

– Да. – Я улыбаюсь в ответ. – Все позади.

Ларс Рогнер мертв.

Не прошло и двух минут после того, как я всадила нож ему в живот, как в квартиру вломилась полиция. Им позвонила фрау Бар-Лев. Чтобы сообщить о жутком, невменяемом типе, который налетел на нее в подъезде, когда она возвращалась домой от сына.

Твой отец, Лена.

Что бы ни говорили и ни писали о Рогнере, все же ему хватило порядочности поведать твою историю. Не уносить ее с собой в могилу, обрекая твоего отца на страдания.

Другая история все же умерла вместе с ним. И, как бы странно это ни прозвучало, Рогнер и здесь проявил порядочность.

Это история о другой легкомысленной молодой женщине. Которая планировала свое драматическое исчезновение после ссоры с бывшей подругой. Отправиться на вокзал, взять билет на ближайший поезд, неважно куда, посреди ночи, без предупреждения. Уехать, выключить телефон, заставить подругу поволноваться. Так она собиралась поступить в тот майский вечер, когда по пути на вокзал заскочила в бар, чтобы решиться окончательно. И он тоже сидел в этом баре. Она сама предложила ему выпить. А затем не только выпила с ним, но еще и села к нему на колени. И прошептала на ухо: «А не поехать ли нам к тебе?»

– Что-то еще? – спрашивает Кирстен и прищуривает глаза.

– Нет, – отвечаю я. – Ничего.

Ничего, что теперь имело бы значение.

Ларс Рогнер мертв, и я завтракаю с женщиной, которую люблю.

– Может, потом заскочим в магазин?

– Легко, – отзывается Кирстен. – А что тебе нужно?

Я улыбаюсь.

– Краска для волос. Надоело быть блондинкой.

В одном газеты едины, Лена: Ясмин Г. выжила. И я начинаю понемногу верить в это.

Маттиас

Стоит погожий октябрьский день, как с картинки. Погода еще теплая. По воздуху разливается золотистый свет, и деревья собирают последние силы перед наступлением холодов, чтобы показать всю красоту своих пестрых нарядов. Так говорит Карин. Отличный день для прогулки, добавляет она, не желая сдаваться.

При этом мы оба знаем, что и сегодня я не выйду из дома. Я сижу за столом напротив нее. На тарелке передо мной лежит печенье, но есть не хочется. На мне пижама, темно-синий махровый халат и домашние тапочки. Я не брился и не расчесывался. Как вчера. И позавчера. Как и во все дни за последние недели, в течение которых я занят лишь тем, что брожу по дому. Изредка прерываясь, чтобы отдохнуть или впихнуть в себя пару безвкусных кусков за столом. Вздремнуть на диване или предаться раздумьям в старой комнате Лены. Там снова пустота. Как и во мне самом. Ханну увезли. Обратно в реабилитационный центр. Фрау Хамштедт говорит, что терапия дает результаты. Теперь, когда стали известны все подробности, можно комплексно подойти к проблеме. Йонатан тоже делает успехи. Карин сказала, что в последний визит он был в прекрасном настроении. И уже зовет ее бабушкой.

– Еще чаю? – спрашивает она и улыбается.

Я мотаю головой, отодвигаю тарелку. Предупреждаю, что буду в комнате Лены, если понадоблюсь. Карин молча провожает меня взглядом.

Вчера звонил Герд. Они взяли отпечатки с двух писем, которые передала им Ясмин Грасс, и, конечно же, отпечатки оказались моими. Герд сказал, что сделает все возможное. Как-никак это уже второе обвинение против меня. Даже если Ясмин Грасс откажется от своих обвинений – а она откажется, – я препятствовал расследованию, и этого не отменить. Наказание предусматривает девяносто часов исправительных работ, добавил Герд. И со вздохом: