Миллионы, миллионы японцев… - [46]

Они не просят перевести. Они поняли. У этого вечера есть душа, силой тайного волшебства делающая жизнь выносимой, несмотря ни на что.

Дети дают мне понять через отца и мадам Мото, что у меня красивый рот. Они его хорошо рассмотрели. Я улыбаюсь своему французскому языку, Франции, Галлии, друиды и боги которой изображались с длиннющими языками…

Мы вернулись домой в одиннадцать часов вечера. Старший сын и его жена несли уснувших детей на руках. Комната, в которой мы «ели», превратилась в мою спальню; стол отодвинули к стене, посередине разложили двойной матрац…

(Пока я пишу, мистер Кояма, приняв ванну, проходит к себе через мою комнату. Ступая босыми ногами по податливым татами, уютно завернутый в жестковатое домашнее кимоно, с лицом, размякшим, расправившимся от кипятка, со стянутыми порами, он проходит, как символ хорошего самочувствия, довольства, удовлетворения, простого личного счастья.)

Воскресенье, 14 апреля, 13 часов

В небольшом пивном баре (города Уэда? Восемьдесят тысяч жителей? В двухстах? километрах от Токио…)

(Я делаю эти записи, пока нет мадам Мото. Сделав заказ, она ушла. Между нами разлад…)

Мне все труднее скрывать недовольство «интерпретациями» — это слово очаровательно двусмысленно[20] — моей дамы-менаджера. Я никак не могу к ней привыкнуть. Не далее как вчера она меня неприятно поразила. Я спросил, как сказать по-японски «нет».

— Сейчас узнаю…

Добрых четверть часа она обсуждала этот вопрос с присутствовавшими японцами, призвала на помощь других, за которыми сходили… Ответа я так и не добился.

Руссо, которому я рассказал этот анекдотический случай, не выразил ни малейшего удивления.

— Существует множество способов сказать «нет» в зависимости от обстоятельств, собеседников, темы, — объяснил он. — Они вместе думали, как лучше тебе ответить, что больше всего подходит в этот момент, на этом месте…

А между тем «нет» (звучит как «да» на корсиканском диалекте) стоит в моем разговорнике для туристов вторым словом — сразу после «да».

Лингвистическая несостоятельность мадам Мото вызвала бы у меня лишь улыбку, если бы от этих хорошеньких губок не зависела вся моя жизнь.

Дни и недели текут, и теперь уже для меня совершенно ясно: мадам Мото плохо понимает, что я ей говорю, а то, что она с грехом пополам поняла, не знает, как перевести на японский. Две бессмыслицы — увы! — не всегда нейтрализуют одна другую.

Вчера вечером, прервав ее бредовые разглагольствования, я спросил, сколько лет она прожила во Франции.

— Двенадцать, — ответила она, наивно удивляясь, почему это я вдруг задал такой вопрос.

Усевшись в пивном холле, я по меньшей мере в пятый раз завел один и тот же разговор: чтобы продюсер раскошелился, надо соблазнить его сценарием, следовательно, прежде всего нужен хороший переводчик.

Она снова заговорила о славном Мату, который ей ни в чем не откажет. Я заверил мадам Мото, что Мату подойдет, но будет ли он свободен во время решающих встреч, предупредят ли его по крайней мере заранее? У меня создалось впечатление, что мадам Мото хочет все дело вести сама, и к тому же в большой тайне.

Должно быть, я неделикатно выразил свое убеждение, что без Мату нам никак не обойтись, потому что мадам Мото встала и, потирая виски и глаза, удалилась, ни слова не говоря.

13 часов 30 минут

В кафе

Не успел я доесть сосиску, как мадам Мото молча пошла платить. На улице она шла на десять шагов позади меня, как будто мы были вовсе не знакомы. Если я останавливался, она тоже останавливалась, чтобы расстояние не сокращалось. Я зашел в первое попавшееся кафе. Она последовала за мной.

Я рвал и метал. Терпеть не могу плакс: вместо того чтобы разжалобить, они меня ожесточают.

— Вы не обязаны делать фильм, вовсе не обязаны, мне лично на этот фильм наплевать, — произнесла она без запинки, как если бы отрепетировала эту фразу заранее, поднялась и снова исчезла.

Оставшись опять один, хотя и за другим столиком, я думал о мистере Кояма и его детях, с которыми мы так хорошо понимали друг друга…

Вдобавок ко всему она твердо убеждена, что превосходно говорит по-французски; она даже хотела мне это доказать, ссылаясь на то, как перевела «На ступеньках дворца». Я не удержался и ответил, что без рисунков она ничего не поняла.

В этом городе красные огни светофора зажигаются одновременно со звоном колокольчика, чтобы привлечь внимание прохожих.

Дорога асфальтирована довольно хорошо, но попадаются выбоины. Они не отмечены дорожными знаками, но шоферы их, видимо, знают.

Железнодорожный переезд не только не имеет шлагбаума, но о нем даже не оповещают дорожные знаки. Кроме того, он находится на повороте между двумя откосами, так что его не видно ни с одной стороны. К счастью, шоферы — народ дисциплинированный, все они останавливаются у путей, прислушиваются, вытягивают шею, а в случае сомнения даже выходят из машины.

(Мадам Мото вернулась — откуда? Из туалета? Из телефонной кабины? Она держится пальцами за лоб, трет глаза ладонями — характерный для нее драматический жест. Она не упускает случая сказать мне, что очень-очень устала, что она не ела, не спала, что она рассчитывает в ближайшее время получить деньги… Когда я умоляю ее не волноваться, идти спать, есть, она сразу начинает беспокоиться о моем здоровье и, как бы я ни протестовал, пускается в ненужные хлопоты о моем отдыхе и развлечениях, а в результате устает еще больше. Держась подальше, чтобы спрятать покрасневшие от слез глаза, она уселась за столик позади моего и с подчеркнуто занятым видом углубилась в записную книжку «Цементные предприятия Лафаржа».)