Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - [7]

— Послушай, — в отчаянии обратился он к ней. — Мы должны поговорить об этом.

— Пожалуйста, говори, если хочешь, но я не обязана этого выслушивать, — ответила Афина, приторно улыбаясь. — Помоги мне немного. Достань те новые самоохлаждающиеся стаканы, которые я купила на прошлой неделе.

— Раньше или позже это открытие должно было совершиться. Подумай, сколько усилий вложено в эти исследования за последние двести лет.

Афина кивнула.

— И, как оказалось, стоило, — ответила она. — Подумай только, нам никогда больше не придется возиться с кубиками льда.

— Я говорю об этом новом средстве Фармы, — настойчиво повторил он, огорченный тем, что Афина напускает на себя беззаботный вид, который свидетельствовал о ее разыгравшемся упрямстве. — Афина, это средство действительно существует.

— Принеси еще закуски.

— Ты наглая, глупая, отвратительная ведьма, — заявил он.

— Ты не лучше, — ответила она, подталкивая его в сторону кухни. — Вилл, я просила принести стаканы.

— Ты хочешь стаканы? — поддавшись детскому капризу, Карев дрожал от возмущения. Он пошел на кухню, вынул ледяной самоохлаждающийся стакан и рванулся обратно. Афина задумчиво осматривала свои приготовления. Карев пробил стаканом играющий всеми цветами радуги ее наряд, сильно сжал ее за талию и почувствовал резкую судорогу напрягшихся мышц. Афина вывернулась, стакан покатился по полу, и в этот момент вошел первый из приглашенных гостей.

— Отличная забава, — сказала с порога Гермина Снедден. — Можно проиграть с вами?

— В это могут играть только супружеские пары, — тихо ответила Афина, пронзая взглядом Карева. — Но ты входи и выпей чего-нибудь.

— Меня не нужно уговаривать.

Среди бессмертных почти не встречались люди полные — это обеспечивало неизменность образцов воспроизводимых клеток — но у Гермины всегда была величественная фигура. Подняв руки почти до уровня плеч, она проплыла через комнату и, таща за собой пурпурный шелк, добралась до бара. Разглядывая завораживающую коллекцию бутылок, она что-то вынула из сумки и поставила на стойку.

— Да, да, выпей чего-нибудь, Гермина, — сказал Карев. Он зашел за стойку и едва не застонал, увидев проектор трехмерных картин. Похоже, сейчас начнется игра в «цитаты». — А может, тебе хватит духовной пищи?

— Я одета в красное, значит, дай мне выпить чего-нибудь красного, — игриво попросила она. — Все равно, чего.

— Хорошо.

Всем своим видом выказывая равнодушие, Карев выбрал какую-то неопределенную, подозрительную бутылку, память о давно забытом отпуске, и налил ей полный стакан.

— Что тут у вас было, Вилл? — спросила Гермина, наклоняясь над стойкой.

— А кто говорит, что что-то было?

— Но я же вижу. Твое красивое лицо выглядит сегодня, как гранитная скульптура. В тебе есть что-то от Озимандия.

Вот и началось, подумал Карев и вздохнул. Друзья Афины много читали и поэтому обожали эту игру в цитаты. Он подозревал, что в разговоре с ним они из кожи лезут, чтобы набить его литературными ассоциациями. Карев, который в жизни не дочитал до конца ни одной книги, понятия не имел, кто такой этот Озимандий.

— Озимандия я делаю сознательно, — ответил он. — Прости, я на минутку. — Он подошел к Афине. — Выйдем в кухню, поговорим, пока не пришли остальные гости.

— Вилл, нам на это не хватит времени ни сегодня, ни в любой другой вечер, — заверила она его. — А теперь держись от меня подальше.

Она отошла так быстро, что он ничего не успел ответить. Он стоял один посреди кухни, чувствуя, что сердце его постепенно заполняет леденящая обида, и прислушиваясь к ускоренному ритму своей крови. Афина заслуживала наказания: с бездумной жестокостью она превратила их связь в оружие, которым уничтожала его, когда ей это вздумается. За такое поведение следовало чем-то досадить ей, вот только чем? Когда из главной части здания донесся шум, возвестивший прибытие новых гостей, где-то в его подсознании возникла некая идея. Он заставил себя успокоиться, а потом легкомысленной походкой вышел с кухни, чтобы их приветствовать, вернув улыбку на все еще болезненно пульсирующие после удара Афины губы.

Среди шестерых новоприбывших оказались Мэй Рэтрей и неуклюжий, примерно четырнадцатилетний блондинчик, которого представили Кареву как Верта. С болтовней дамы удалились, обсуждая сверкание и цвета туалетов и духи. На какое-то время Карев остался один на один с парнем. Верт смотрел на хозяина с явным отсутствием интереса.

— У тебя необычное имя, — начал Карев. — По-французски оно означает зеленый, правда? Твои родители…

— Мое имя — Трев. Прочитав наоборот, получим Верт, — прервал его парень, и на его поросшем пушком лице на мгновение появилось воинственное выражение. — Меня назвали Трев, но я считаю, что мать не должна иметь права выбора имени для своего сына. Мужчина должен сам выбрать себе такое имя, какое захочет.

— Верно, но ты вместо того, чтобы взять себе любое другое имя, взял то, которое дала тебе мать, только перевернул его… — Карев замолчал, поняв, что ступает на скользкую почву психологии. — Выпьешь чего-нибудь, Верт? — спросил он.

— Я обойдусь без алкоголя, — ответил Верт. — Не обращайте на меня внимания.