Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач - [6]

— Кто-нибудь погиб? — мрачно спросила Афина, расставляя пепельницы.

— Нет, авария была не слишком серьезной. Только на какое-то время заблокировала дорогу, — ответил он, пошел на кухню и налил себе стакан обогащенного молока. — Сегодня много гостей?

— Больше десятка.

— Я кого-нибудь знаю?

— Не глупи, Вилли, ведь ты знаешь их всех.

— Значит, придет и Мэй со своим новым бычком?

Афина с громким стуком поставила последнюю пепельницу.

— А кто, если не ты, всегда критикует людей, что они старомодны и банальны?

— В самом деле? — удивился Карев и хлебнул молока. — В таком случае, я не должен их критиковать, потому что никоим образом не могу привыкнуть к виду все новых тринадцатилетних подростков, которые, ничуть не стесняясь, совокупляются с Мэй на самой середине моей комнаты.

— А может, ты сам хочешь ее? Она пойдет за тобой, только помани пальцем.

— Доволно, — прервал он жену. Когда она проходила мимо, он схватил ее и привлек к себе, обнаружив, что под переливающимся блеском светового ожерелья на ней ничего нет. — А что ты сделаешь, если испортится электричество?

— Думаю, что как-нибудь сумею обогреться, — ответила она, неожиданно прильнув к нему всем телом.

— Не сомневаюсь, — сказал Карев, задохнувшись на мгновение. — Я не позволю, чтобы ты постарела хотя бы на один день. Это недопустимо.

— Ты хочешь меня убить? — пошутила она, но он почувствовал, что ее стройное тело напрягалось под его руками.

— Нет. Я уже заказал в Фарме уколы для нас Наверняка получу лучшие, со скидкой, поскольку, как ты знаешь, работаю для…

Афина вырвалась из его объятий.

— Я не изменила своего решения, Вилл, — сказала она. — Я не собираюсь этого делать и смотреть, как ты стареешь и стареешь…

— Не беспокойся, дорогая, мы сделаем это одновременно. Если хочешь, я буду первым.

— О!

Серые глаза Афины потемнели от раздирающих ее сомнений. Он понял, что жена мысленно унеслась в будущее и задает себе вопрос, ответ на который оба они знали слишком хорошо… Что происходит с прекрасным сном о любви, когда любимый становится импотентом? Как долго продлится связь душ после атрофии яичников?..

— Это уже решено? — спросила она.

— Да, — он заметил ее внезапную бледность и почувствовал угрызения совести, что так неловко задел эту тему. — Но беспокоиться нечего. Форма изобрела новый биостат, и я буду первым, кто его получит.

— Новый биостат?

— Да, средство, благодаря которому мужчина остается вполне исправен.

Нанесенный наотмашь удар был совершенно неожиданным и попал прямо по губам.

— Что ты…

— Я предупреждала, что тебя ждет, если ты еще раз решишься на такой разговор. — Афина смотрела на него с отвращением, дрожащее веко почти полностью закрыло левый глаз. — Пусти меня, Вилли.

На распухших губах Карев почувствовал вкус крови. — Что тебе взбрело в голову?

— А тебе? На твоей совести уже многое, Вилл. Однажды ты пробовал убедить меня сделать укол, когда я принимала иллюзоген, в другой раз привел сюда мою мать, чтобы она тебе помогла. Еще никогда ты не брался за дело так неловко. Вбей себе в голову, что я не сделаю себе укола, пока его не сделаешь ты.

— Но это никакая не хитрость! Действительно изобрели… Она прервала его проклятием, обрушившимся на него, как еще один удар, и отошла. Чтобы сдержать бушующую в нем мрачную ярость, он заставил напрячься все свои мышцы.

— Афина, разве так должно выглядеть моногамное супружество? — спросил он.

— Именно так! — ответила она с нескрываемой злостью. — Можешь мне верить или нет, но именно так оно и выглядит. Такое супружество — это нечто большее, чем господин муж с заросшим лицом и сачком, говорящий: «Охотно бы вас обслужил, девушки, но — увы! — дано слово, жена ждет, и я должен блюсти верность!» Что и говорить, эта роль доставляет тебе большое удовольствие, но…

— Ну-ну, давай дальше, — сказал он. — Раз уж въехала в этот туннель, то езжай до конца.

— Супружество вроде нашего в самой своей основе опирается на безграничное доверие, а ты даже не знаешь, что значит это слово. Ты тянул с закреплением до тех пор, пока не вступил в возраст, грозящий тромбами, ибо уверен, что я не смогла бы жить, перестань ты три или четыре раза в неделю спать со мной. Ты так уверен в этом, что заложил бы голову.

Карев окаменел.

— Еще никогда я не слышал такого тенденциозного…

— Я права или нет? — прервала она его.

Он вдруг закрыл рот. Вспышка Афины являла собой смесь злости, страха и характерных для нее устаревших взглядов на связи между людьми. Однако это не меняло того факта, что все сказанное ею — в том числе и о нем — полностью соответствовало истине. Именно в эту минуту при огромной любви он почувствовал к ней и ненависть. Одним глотком он допил молоко, смутно надеясь, что содержащаяся в нем известь успокоит его нервы. Его вовсе не удивляло, что в нем по-прежнему клокочет гнев. Только Афина могла превратить минуты, которые должны были стать лучшими в их жизни, в очередной испорченный вечер, в очередной фильм из горьких, регулярно повторяющихся эпизодов. Это выглядело так, словно их взаимное воздействие друг на друга создавало нестабильное магнитное поле, полюса которого иногда менялись на противоположные, поскольку иначе уничтожили бы их обоих.