Милицейские были - [9]

— Они тоже не в пользу тех, кто прекратил расследование. В акте судебно-медицинской экспертизы и в протоколе осмотра места трагического происшествия одни загадки и недомолвки. При осмотре места происшествия зафиксировано, что оба трупа волокли к стволу. Там же найдена туфля Марийки и отчетливый след ботинка Михася. Имелся и отпечаток на грунте одного сапога 44 размера, по так никто и не установил, кому он принадлежал. Из того, как описано в акте место происшествия, получается: Михась убил Марийку, тянул ее по земле и бросил в ствол шахты, а затем убил себя и тоже… волочил свой труп до ствола шахты. Смешно, правда? Но то, что оба они убиты в борьбе, в сопротивлении, не вызывает сомнения. Все обстоятельства, описанные в документах места происшествия, говорят об этом… Да и в акте судмедэксперта одни загадки. На голове каждого трупа были следы ударов круглым продолговатым предметом. Причем повреждение черепов у обоих трупов абсолютно одинаковой формы. Следователь тогда почему-то решил, что эти раны образовались в результате их падения с двухсотметровой высоты. Но мало вероятно, чтобы при падении образовались одинаковые раны на головах. Скорее всего это свидетельствует о том, что и юноша, и девушка были убиты ударом по голове и уже мертвыми сброшены в вентиляционный ствол шахты.

— Что же это, элементарная безграмотность следователя или безответственность? — гневно спросил Цибуля. — А как же все было на самом деле?

— А было все так. Отец Михася, потеряв надежду отговорить сына жениться на Марийке, решил заставить ее отказаться от Михася. В ту трагическую ночь он пошел к Марийке на работу. Она работала машинистом вентилятора того самого вентиляционного шурфа, в котором и обнаружен ее труп. Старик, безусловно, убеждал Марийку, что она не пара его сыну и что он, как отец, никогда не благословит их брак. А когда Марийка решительно сказала, что никогда не оставит Михася, разгневанный старик потерял самообладание и в гневе ударил Марийку держаком лопаты по голове. И убил ее. В это время к Марийке на работу пришел Михась. Когда он увидел ее окровавленную, а рядом стоящего отца, бросился с кулаками на старика. А тот не раздумывая ударил и Михася держаком лопаты по голове… А когда опомнился, увидел два трупа. Чтобы скрыть преступление, он бросил их в шурф, вытер пол в вентиляционной и ушел домой…

У Цибули между лопатками поползли капли холодного пота. Он поднялся со стула, зашагал сюда-туда по комнатке.

— И это старик все сам рассказал?

— Все сам рассказал.

— Куда же вы его дели?

— Отправили в районный отдел милиции.

— Зачем так сразу?

— Нельзя было иначе. Он сильно разволновался, рвал на себе волосы, говорил, что это бог его наказал… Мы побоялись оставлять его дома, как бы не наложил на себя руки. В КПЗ за ним присмотрят, пока он успокоится.

— Вместо сердца гиря, наверное, болтается в груди этого человека. Убить своего сына, невестку-мать… — не сдержался и участковый.

— Сердце — сложный инструмент.

Все четверо вышли на улицу. Была уже полночь. Небо усеяно звездами, подул ветерок со стороны шахты, донося запах серы и горящей породы. Село спало. Только в двух хатах горел огонек.

— Это хата убитой Марийки. Мать ее, наверное, возится с маленькой сироткой. Славная такая девочка, вылитая мать. А вон дальше я живу, — сказал председатель.

Никто ему не ответил. Но каждый думал о безвинной маленькой крошке, которая лишилась и матери, и отца…

Вскоре председатель снова заговорил:

— Жаль малышку, да и старуха извелась, страшно глядеть на нее. Казнить бы убийцу прилюдно, другим неповадно было бы. Все же законы и нас поблажливы.

— Законы? — насторожился Цибуля. — Законы наши очень даже строги. За убийство предусмотрена высшая мера… И вряд ли по этому случаю можно судить о слабости или строгости законов. Здесь сыграл роль психологический эффект, такое чрезмерное душевное волнение, когда человек теряет контроль над собой и не дает отчета тому, что делает.

— Да разве я только об этом случае! А кражи, а хулиганство, да мало ли… Каких только преступлений не бывает! Рассказывают, за границей где-то за воровство руки рубили. Отрубил руки, и баста, больше воровать не будет…

Председатель еще что-то хотел сказать, но увидел, что в темноте вырисовалась тень человека, идущего навстречу. Всматриваясь, председатель кашлянул, сказал:

— Кто?

— Я, родненький. Вижу огонек в сельсовете, вот и спешу, может, председатель… Ой, господи, да это же ты, Митрий! Я к тебе с жалобой… — Старуха остановилась в растерянности.

— Какая еще жалоба в потемках! — повысил голос председатель.

— Сил моих больше нету, Митрич. Воры одолевают. Только что снова выгнала их из сада. Берегу яблоньку к спасу, так они, сорванцы окаянные, еще зелеными обнесли ее всю начисто.

— Кто же они, эти воры?

— Да эти вон антихристы: Варивонова большенький, Петрушева сынок и твой внучек, трястця ему в бик, Васек. Зализ аж на саму верхушку и гилляку сломил, колы стрыбав звитиль. — Старуха подняла руку кверху.

— Ох, они чертяки! Я им покажу яблоки! Обязательно, Василиса, разберусь! — сказал председатель сельсовета.

Стало тихо, только доносился шорох ног удалявшейся женщины. Цибуля, поравнявшись с председателем, спросил: