Миксы - [5]

Лера выглядела усталой и осунувшейся. Она двигалась, как сомнамбула, и лишь раз оживилась, увидев, что Валерик сидит за ноутбуком.

– Ты Л ёве написал про сына? – спросила она.

– Написал, – ответил Валерик.

– И что?

– Пока ничего. Но он ответит, я знаю. Он ответственный.

Валерик хохотнул над неуклюжим каламбуром, приглашая и Леру посмеяться тоже, но она развернулась и ушла. За ней закрылась крашенная белым старая дверь. Прямоугольная резинка, прибитая для того, чтобы дверь закрывалась плотнее, издала негромкое "шшшшш...", скользнув по косяку. Глухо скрипнули за дверью старые половицы.

Валерик, мама, Лера и младенец жили в двухкомнатной хрущобе. Лера с малышом занимали дальнюю комнату. Комната была тёмной и узкой: два метра шириной, или чуть более того. В ней помещались кровать, детская кроватка, небольшой шкаф и стол. Оставшегося места едва хватало на то, чтобы пройти, и на узкой полоске пола лежала вытертая красно-зелёная ковровая дорожка. Лере всегда было плевать на обстановку, и с тех пор, как её мать сбежала, тут почти ничего не изменилось.

Валерик с мамой занимали большую комнату. Комната была проходной, и ночами мать вздыхала каждый раз, когда Лера прокрадывалась, чтобы выбросить памперс или застирать пелёнку.

Ребёнок надрывался, в ванной текла вода, мать ворочалась, Валерик не мог спать. Ему хотелось пойти и помочь. Но как-то утром, на кухне, мать сказала Валерику:

– И, слышь меня, не смей по ночам к ней скакать. Понял? Сама наворотила, сама пусть справляется. А у тебя докторская...

– Ма-ам... Ну какая докторская? – Валерик привычно заныл, но она сделала вид, что не слышит. Для мамы вопрос с докторской был решён, хотя Валерик, всё ещё оставался под впечатлением от защиты кандидатской, и не знал, как подступиться к работе.

На следующий вечер от Льва пришло письмо. Он извещал, что перечислил Лере на счет деньги и что будет поступать так и впредь, а так же упомянул, что отчёты о расходах ему не нужны. О сыне в письме не было ни слова.

На следующий день Лера сходила в ЗАГС и зарегистрировала ребёнка.

– Как назвала? – полюбопытствовала мать, увидев на столе синюю обложку свидетельства о рождении. Лера молча кивнула на документ. Мать не взяла и не открыла. Открыл Валерик. Мальчика звали Валерий Валерьевич Левченко. Мать, заглянув сыну через плечо, охнула:

– Ну и семейка! И маманя – Груня, и папаня – Груня, сам я вырасту большой – тоже буду Груня! Тебя хоть в ЗАГСе-то не обсмеяли, Лерк?

– А это не их дело, тетя Люда, – Лера обиженно повела плечом. "И не ваше", – читалось в выражении её лица.

Валерик ошарашенно смотрел на документ. В семье появился четвёртый Валера.

Стараясь казаться небрежным, Валерик бросил свидетельство на стол. Плотная обложка сильно стукнула по столешнице. Вздрогнули и покачнулись спичечные коробки с образцами миксомицетов.

Крайняя стопка покосилась, изогнулась и стала похожа на змею, ползущую вверх по древесному стволу. Валерик поднял руку, чтобы поправить, но сделал это как всегда неуклюже, и на стол вывалился спичечный коробок. Он был старый, потертый, с наклейкой, на которой шариковой ручкой было старательно выписан номер 13. Уголок наклейки отошёл и загнулся.

Странно было видеть такой короткий, выцветший номер – 13 – теперь, когда счет собранным миксам шёл на тысячи.

Сам не зная почему, Валерик толкнул коробок указательным пальцем, и тот укатился под бок к ноуту.

Лера переехала в эту тесную двухкомнатную квартиру, когда ей было девять.

Валерик сидел за рабочим столом, смотрел на сгустившуюся за окном зимнюю плотную тьму и считал, считал даже по пальцам, чтобы не ошибиться. Выпавший коробок с образцом arciria obvelata лег ему на ладонь и представился маленьким кусочком памяти. И Валерик отсчитывал годы назад, пытаясь наполнить воображаемый коробок содержимым.

Это было, когда Валерик получил паспорт. Он ещё так гордился: начал гордиться за месяц. А когда надо было идти и заполнять документы, и позже, когда надо было забирать паспорт, он бледнел, его лоб покрывался испариной и сердце начинало бешено стучать. Мать видела, в каком он состоянии, и везде сопровождала сына, а он жутко стеснялся, стыдился и ненавидел себя и ее.

Валерику было четырнадцать в том году, значит, Льву исполнилось пятнадцать. А Лере... Лере было девять. Валерик пересчитал по пальцам: девять.

Это было удивительно. Рано развившаяся, она уже казалась взрослой: тонкой и с двумя полукружьями рассеянной тени, отмечавшей будущие груди. Валерик помнил эти полукружья: он тогда был болезненно внимателен к таким вещам.

Но Лере точно было девять. Она ходила в начальную школу, и Лев покровительственно объяснял ей, что "чтение" на самом деле – литература, а "математики" вовсе нет, а есть "алгебра" и "геометрия". Он был самоуверенным, и его уверенность в себе равно завораживала и Леру, и Валерика. Лев не обращал на Леру внимания. А Валерик обращал и жутко этого стеснялся: пожалуй, ещё больше, чем получения паспорта. К тому же, мама и отчим настаивали, чтобы мальчики называли Леру сестрой.

Валерик рассеянно гонял по столу спичечный коробок, время от времени прикасаясь пальцами к его шершавым бокам, никогда не знавшим спички. Коробок, казалось, прилипал к рукам... Он был наполнен навязчивыми воспоминаниями.