Миксы - [45]

Валерик точно знал, что не бывает единственно верных решений: иначе каждая человеческая ошибка была бы преступлением.

Лёля, ожидавшая, что Валерика не будет до позднего вечера, обрадовалась и быстро убежала в лагерь. Валерик хотел было спросить её, что она будет делать там в выходной, но постеснялся.

А вечером приехала мама.

Валерик не ожидал, что она приедет. Он каждый день звонил, отчитывался о том, что он ест и как работает над статьёй.

– Я хотела посмотреть на тебя своими глазами, – сказала мама. – А где Лера? А почему у вас столько смесей? Она что, не кормит грудью?

Ложь придумалась быстро.

– Лера? Уехала. В город. На День рождения к подруге. Завтра будет. Смеси? Да, молока у неё почти уже нет... Знаешь, она всё-таки очень переживает из-за Льва.

– Н-да... Валерий, конечно, нехорошо поступил... Ну да Бог им судья. А тебя, я смотрю, приспособили-таки в няньки!

Валерик защищался. Защищал Леру, себя, Даню и весь тот странный образ жизни, который вёл в последние недели.

– Мам, я сам его очень люблю! Мне же в удовольствие! И потом, Лере тоже надо дать отдохнуть: не чужой же человек.

Мама оставила его в покое. Она встала к плите. Валерик сидел на диване и всё смотрел на её жидкие выцветшие кудряшки, которые вздрагивали каждый раз, как она нажимала на нож, на сутулые плечи, на талию, уже расплывшуюся и неотделимую от бёдер... Мысленно обращаясь к этой спине, он проговаривал про себя пламенные монологи в защиту Леры, он был ей адвокатом и другом, он прощал и оправдывал каждое её движение, каждый поступок, каждое холодное, пренебрежительное слово.

Но мама больше не обличала, и больше не язвила по её поводу. Она молча готовила еду, и со сковородки уже тёк запах отбивных, которые могла приготовить только она, и жареной картошки. И салат она сделала, как Валерик любил: с луком, редиской и щедрой майонезовой приправой, а не ту масляную гадость, которую он вынужден был есть из-за Леры.

Мама была такой трогательной: кудряшки, нежный взгляд, молчание, которое не обязательно было нарушать...

А потом мама поставила на стол тарелку, и на отбивной лежал сделанный из редиски и огурца цветок – как в детстве. И вдруг оказалось, что можно быть ребёнком и ни о чём не думать, ни за что не отвечать. Это было ощущение абсолютной свободы – забытое чувство.

Мама накормила и искупала Даньку, поиграла с ним и уложила спать, вымыла посуду, а Валерик просто смотрел, как она это делает.

Это было продолжением той же свободы, маминым подарком, который она делала сыну с удовольствием и без усилий: ей, казалось, как раз нужен был маленький мальчик, за которым она могла бы ухаживать, и чью ответственность могла бы взять на себя.

И в Валерике вдруг поднялось странное чувство: он впервые подумал, что мама лучше Леры и что значит для него больше.

Лера теперь раздражала. Он вспоминал, какую она неаппетитную ела по утрам овсянку. Как обидно смотрела, стоило сказать что-то поперёк. Как легко, не спросив согласия, сбрасывала ему ребёнка. Валерик припомнил ей и нынешнее исчезновение. Он не знал, где её носит. Лерин телефон молчал, ожив лишь однажды. "Я в порядке, " – бросила Лера в трубку и снова оказалась вне зоны доступа.

Разбирая на ночь постель, Валерик вспомнил, как она скользнула к нему под одеяло. Теперь ему было очевидно, что в этом жесте не было ни любви, ни искреннего желания. Это был просто способ сказать "спасибо" и "извини".

Мама легла в одной комнате с Даней, и Валерик впервые за много ночей провалился в такой сон, где не надо слушать, а можно только спать.

Утром мама сказала ему: "Я ушла," – и уехала на работу. Пришлось проснуться. Даня уже сидел в кроватке и радостно мусолил пухлый кулачок.

Валерик тяжело и грузно присел на Лерину кровать. Ему казалось, что если бы только ему дали поспать ещё час, всё было бы хорошо. Но проверить было нельзя, и он сидел, хмуро глядя на маленького улыбчивого племянника.

Раньше Валерик утешался, думая о Лере, но со вчерашнего вечера он больше не любил её, и больше не знал, что ему делать.

Валерик подумал, что хорошо, когда кто-то тобой управляет. Теперь идея, что он может быть роботом, которым руководит крошечный плазмодий, показалась ему даже забавной. В неё можно было даже поверить – не всерьёз, конечно, так, ради игры. Ради того, чтобы чувствовать себя лучше.

И если им и в самом деле управляли, то, значит, не зря к нему шли все эти женщины: и Лера со своим "извини", и Лиля с её одиночеством, и Лёля...

Да, если следовать этой логике, Лёля появилась на даче не просто так. Валерик усмехнулся: что ж, пусть теперь будет Лёля. Это, по крайней мере, интересно. На душе стало немного радостнее.

В этот день к вечеру снова похолодало. Зарядил дождь.

И Валерик снова предложил Лёле жить у него. Предложение получилось двусмысленным. Он произнёс его таким тоном, что Лёля даже вздрогнула и долго размышляла, прежде чем сказать "да".

Но легла Лёля не с ребёнком, а попросила вытащить хлам из другой маленькой комнаты. Валерику это тоже показалось хорошим знаком, словно она оставалась на даче не няней и не домработницей, а в каком-то ином качестве.