Миксы - [17]

От обязаловки хотелось сбежать. Валерик, Лев и вскоре появившаяся в их жизни Лера всеми силами пытались остаться в городе в выходные и на каникулы.

Валерик снова начал ездить сюда, когда мама осталась одна. Она сникла тогда, у неё опустились руки. Большой бревенчатый дом, в который было вложено так много сил, вдруг стал чужим ей. Она не поехала вскапывать огород, не поехала проветривать комнаты. Поехал Валерик. Он вдруг понял, что дом без ухода сгниёт, умрёт, и ничего не останется от той любви, которая когда-то в нём жила.

Это был чужой дом, чужие дед и бабушка, но Валерику они были дороги, как дороги воспоминания о счастливом детстве.

Никто не упрекнул его за то, что через пару лет он стал на даче полноправным хозяином и устроил всё по своему усмотрению.

На маленькой полочке рядом с печкой, за книгами были спрятаны старые фотографии. Валерик нашёл их, когда убирал дом после смерти бабушки и деда, и так никому и не отдал. На одном из снимков они, совсем молодые, стояли в городском парке на фоне журавля и волка из крыловской басни, и на бабушке был мягкий берет и белое пальто, а дед с чёрными, волной лежащими волосами, гордо держал перед собой воздушный шарик.

Другая была ещё старше. На ней двое маленьких детей испуганно держались за декоративную невысокую колонну в студии фотографа. Краешек фотографии пообтрепался, но было видно, что когда-то он был вырезан затейливым орнаментом. Сама фотография была чёрно-белой, но уже приобрела коричневато-жёлтый оттенок благородной старости. Валерик не был уверен, что эти дети – бабушка и дед, но он знал, что они дружили с первого класса и сидели за одной партой всё школьное детство.

Было странно даже представить, что такая любовь существует, но детские воспоминания, и шершавая, как песок, неглянцевая поверхность старых фотографий под пальцами, и этот большой светлый дом готовы были свидетельствовать. И Валерик им верил.

Он хотел выбраться за город ещё в апреле, как только нашёл коробок с арцирией, но дел было много и приехать удалось лишь в мае, когда снег сошёл и стало совсем тепло.

Валерик стоял во дворе дома и вдыхал полной грудью сосновый сладкий воздух. Каждый раз очнувшийся после зимнего сна дом казался ему чужим и старым. Как брошеный дед, который потерял веру в то, что внуки когда-нибудь приедут, он выглядел опустившимся, сгорбленным и помрачневшим.

Валерик мыл окна, проветривал комнаты, вешал на карнизы белый тюль и серебристые занавески, протирал и зажигал люстры.

Он перетряхивал ковры, прожаривал на солнышке пледы, выметал из углов пыль и мышиный помет. На это уходил целый день.

И в этот раз день пролетел так же незаметно.

Вечером, в густых сумерках, Валерик стоял на крыльце. Где-то вдалеке, у крайних дач, мелькали в лесу лучи карманных фонариков и смеялись дети. Валерик вспомнил, как дед учил их сбивать майских жуков. Они брали широкие, покрытые густой зеленью едва народившейся листвы, ветки берёз и вставали на опушке леса, приготовившись бить. Жуки вылезали из рыхлой, влажной листвы тяжелые, полусонные, нерасторопные. Надо было заметить тёмное плотное пятно, отделившееся от светлой травы и хлопнуть его сверху веткой, а потом быстро найти сбитого хруща в траве. Весь следующий день пленённые жуки сидели в спичечных коробках и жестко скребли лапками. Вечером их отпускали. Игра заканчивалась.

Валерик вздохнул: теперь майских жуков ловили другие дети. Но ему всё равно было хорошо. Стоять, смотреть на темнеющее небо за острыми пиками сосен, прихлёбывать остывающий сладкий чай из начисто вымытой чашки, поводить плечами от вечерней прохлады и знать, что за спиной – дверь в жарко натопленный дом.

И вдруг он вздрогнул от того, что что-то резко ожгло бедро. Он хлопнул себя ладонью, едва не разлил чай, который держал в другой руке, и только потом сообразил, что это поставленный на вибрацию мобильник.

На экранчике горело слово "Лера", и Валерик поставил чашку на перила.

– Да, – осторожно сказал он в трубку.

– Это я, – ответила Лера, и голос у неё был такой, словно она только что плакала. Но Валерик не стал спрашивать.

– Я слушаю. Я понял... – ответил Валерик, боясь спугнуть её не только словом – даже неосторожно вырвавшимся выдохом: Лера редко звонила.

– Я приеду завтра. Мы приедем. С малышом. С Валерой. Дом уже готов?

– Дом... Дом готов, да... Конечно, готов. Конечно, приезжайте!

Валерик положил трубку только после нескольких коротких гудков. Его сердце взволнованно билось. Да, он жил с Лерой в одной квартире, он видел её каждый день, но в том, что она едет сюда, к нему, на дачу, за город, было что-то иное, новое, похожее на свидание.

Следующий день тянулся невыносимо долго. Утро было жарким, так что Валерик снял не только куртку, но и свитер. Он работал во дворе, поглядывая на дорогу, и больше смотрел, чем работал. Леры всё не было. Сосны истекали смолой под жарким сухим солнцем. Лицо Валерика пылало, он чувствовал себя лихорадочно возбуждённым и никак не мог дождаться хотя бы лёгкого дуновения ветерка, который принёс бы ему облегчение.

Дорога была пуста.

Валерик несколько раз брался за мобильник, но каждый раз откладывал его. Он чувствовал робость при мысли о том, чтобы позвонить Лере.