Миксы - [16]
– Не жалко, – сказал он наконец просто чтобы отделаться. – Совершенно не жалко. Неудачный был опыт.
Тогда девушка встала, впихнула ему в руки чашку Петри и, наклонив голову, ушла.
Он посмотрел на чашку. Она была почти целой. Откололся лишь краешек.
Осталась зазубрина: крохотный полукруглый, тёмно-свинцовый скол.
Валерик мог бы попытаться спасти ликогал, которые, скорее всего, так и остались на бумаге и щепках, но не стал этого делать.
Брезгливо поморщившись, Валерик выкинул влажный комок бумаги в мусорную корзину.
II
Был апрель. Верхний слой снега на сугробах стал пористым, как начинающий поджариваться блин. Ветер был влажный и пах обновлением. Валерик ходил без шарфа в расстёгнутом пальто: ему казалось, что так получится вдохнуть побольше свежего ветра. Потом он быстро замерзал, запахивался, зажимал в кулак уголки воротника, чтобы защитить рукой горло, и бежал в тепло.
А в Германии всё уже цвело, и солнечный свет по-особому мерцал в прохладном, но уже свободном от влаги воздухе. Валерик видел фотографии: Лев много писал ему, писал обо всём. Валерик отвечал, пытался рассказывать про ребёнка и про Леру, но Лев отмалчивался.
В жизни наступила какая-то странная пустота, похожая на ухоженные, бесснежные, но неживые немецкие тротуары. В голове было легко и пусто. Лера, потеряв Льва, не стала, как Валерик надеялся, ближе к нему. Ребёнок был ещё очень маленьким, и Валерик побаивался к нему подходить. Мама погрузилась в себя и читала книги, на которые теперь у неё появилось время, или смотрела телевизор. Иногда пекла что-нибудь вкусненькое. Она больше не переставляла мебель, словно успокоилась и стала довольна нынешним положением вещей, и только Лера заставляла её время от времени смотреть сердито. Только Лера с ребёнком напоминали ей о прошлой тяжёлой жизни.
Да, в квартире стало так же пусто, как в жизни и в голове.
За зиму Валерик написал все запланированные статьи, разобрал и отнёс в гербарий собранные за лето образцы миксов, и теперь его стол и полки словно бы осиротели. Осталась только пыль, забившаяся в уголки, немного просыпавшихся спор, несколько крохотных щепок, выпавших из коробков.
Валерик возил по полке влажной тряпкой: мама устроила генеральную уборку и он, безусловно, участвовал. Из-под тряпки всё время летели вниз какие-то крохотные твердые комочки. Они с дробным стуком приземлялись на клавиатуру, и Валерик решил отставить её в сторону, чтобы не испортить. Оказалось, что за клавиатурой, прижатый к ноге компьютерного монитора, скрывается старенький спичечный коробок с цифрой тринадцать. Валерик уставился на него, не понимая, как мог забыть об этой арцирии, ну хотя бы – не заметить её, ведь казалось, что каждую вещь на своем столе он передвигал многократно.
Он взял коробок в руки и машинально разгладил завившийся уголок этикетки.
Мама мыла окно, поскрипывала рама, позвякивала о стекло оконная ручка. Весенний ветер врывался в комнату, и Валерик понял, что хочет в лес, на свободу, туда, где есть ветер и миксы. На дачу.
Строго говоря, дача ему не принадлежала. Она была Лёвкина. Но Валерик был единственным человеком, который ездил туда, жил там, ухаживал за домом и обрабатывал землю.
Лёва и Валерик провели на даче все лета своего совместного детства. Бегали по полям, шастали по лесу, купались в реке, ели ягоды: землянику по штучке, а чернику – целыми пригоршнями, так что ступни и ладони к вечеру оказывались совершенно синими.
Они строили шалаши и плоты, удили рыбу в реке. Дед катал их на лодке.
Дед и бабушка были Лёвины: родители дяди Вити. Второго Валерку они приняли очень хорошо, как родного, и он чувствовал себя совсем своим. Их и ругали, и хвалили совершенно поровну, любой разговор начинался словом "Валерки": "Валерки, идите ужинать", "Молодцы, Валерки", или: "Ох, Валерки, и влетит же вам сейчас!"
Благодаря деду с бабушкой Валерик знал, что настоящая любовь, верная, преданная и долгая, всё же бывает. Они были знакомы со школы, поженились, будучи студентами, и не разлучались всю жизнь. Бабушка вечно ругала деда, когда он брался таскать что-нибудь тяжёлое или за любую другую непосильную работу. Он старался устроить всё так, чтобы ей было приятно и удобно. Они всегда улыбались друг другу, часто обнимались, стоя на крыльце. Валерику было хорошо рядом с ними.
Потом бабушка тяжело заболела. Детям не говорили, что с ней, но теперь Валерик думал, что это был рак. Она быстро сгорела, а дед ушёл за ней, не прожив и полугода, хотя до того казалось, что жизненных сил в нём ещё лет на сто.
Лев и Валерик были уже большие, и в следующем году дача превратилась для них из приятного приключения в нудную обязаловку. Нужно было ездить, сажать, копать, топить печь и достраивать дом.
Бабушка всегда мечтала, чтобы было просторно, и когда советская власть ушла, и на участках стало можно строить что-то ещё, кроме дощатых крохотных хибар, затеяла возведение большого дома. Денег не было, и они с дедом, как Кум Тыква, собирали его по досочке. Болезнь и смерть приостановили дело. Второй этаж был хоть и построен, но не отделан. Семья довольствовалась тремя небольшими комнатами первого этажа и кухней-пристройкой.
Самый первый написанный мой роман, который издательства не приняли к публикации. Он о двух подростках, которые попали в параллельный мир и обнаружили в себе удивительные способности.
Пестрые будни не самого крупного телеканала. Недавно сюда устроилась на работу только что закончившая институт журналистка Оксана. Съемки и эфиры, нищие старики и зарвавшиеся чиновники, страшное и смешное склеиваются для нее в беспрерывный причудливый видеоряд. Рабочие сюжеты переплелись с любовными коллизиями, страстями, интригами и изменами, которыми изобилует жизнь канала. А тут еще убивают ее коллегу, ведущего и редактора новостей. Может ли убийство преследовать политические цели, или тут кроются какие-то личные при чины? Кому все-таки мог помешать не самый крупный чин на ТВ?
Саша — самая обычная старшеклассница. Учится, разруливает проблемы с родителями и учителями, влюбляется. А еще она умеет видеть, что люди думают на самом деле. Даже когда они об этом не говорят. Или может взять и нарисовать чью-то судьбу. Как нарисует, так и случится. Может наслать смертельную болезнь, а может, наоборот, спасти жизнь. А так Саша как Саша, ничего особенного. Ей бы только не заиграться в эту игру, в которой запросто можно уничтожить тех, кого любишь.Трудно быть богом, еще труднее стараться быть лучше него.
После глобальной энергетической катастрофы страна раскалывается на два мира. Города становятся высокотехнологичными закрытыми поселениями, в которых живут избранные.Большинство же людей или погибает во время катастрофы, или переселяется в деревни. Им приходится забыть о благах цивилизации, и всего за какую-то сотню лет жизнь в деревнях откатывается на уровень былинно-сказочной Руси. В городе назревает острая проблема: перестают рождаться здоровые дети, женщин поражает бесплодие. И тогда, пользуясь новейшей техникой, цивилизованные горожане начинают совершать набеги на села и похищать младенцев.
Вячеслав Мельник может быть опасен для окружающих. Понимая это, он никогда не пользуется своей сверхъестественной силой. Однако чтобы спасти близкого человека, ему придется нарушить табу. Его злость вырвется на свободу и примет облик серебристой крысы. Последствия будут ужасны: серийный убийца выйдет на охоту, психопат сядет за руль многотонного грузовика, а мелкие бесы ринутся в город из холодного заснеженного мира, в котором непрестанно вращается огромное мельничное колесо.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.