Микроурбанизм. Город в деталях - [32]
И тогда городской шум преодолевает (или же не преодолевает) серьезное физическое препятствие на пути к дистанцированному ареалу аудиального покоя. Но даже в такой ситуации едва ли можно констатировать звуковую герметичность. Аудиособытия, обладающие особой яркостью за пределами двора, доносятся сюда в виде отголосков шума автомобилей, поездов, вокзалов или рынков, поддерживая включенность двора в общегородской звуковой фон.
Нередко форму двору придает сложное (порой хаотичное) нагромождение разномастных строений, различающихся этажностью, назначением, датами застройки, а его однажды сложившиеся аудиальные очертания смещаются, размываются или приобретают резкость. Пятиэтажные “хрущевки” получают в соседство огромный элитный жилкомплекс, заслоняющий меж– и придомовые пространства от близкой оживленной улицы, а свободный пустырь между двумя девятиэтажками заполняется зданием школы, шесть дней в неделю отмеряющей время звонками.
С другой стороны, звуковая атмосфера двора формируется в ходе практик его освоения, опосредующих то вовлечение придомовой территории в постороннюю хозяйственную деятельность, то собственные предпочтения обитателей или их реакцию на “вторжение”.
Так, дворы становятся пристанищем для подъезда автомобилей к офисам и складам, а первые этажи жилых домов оккупируются людными магазинами бытовой техники и круглосуточными супермаркетами, притягивающими громкие ночные компании. “Непроезжий” и “непроходной” двор высоко ценится жильцами как защищенный не только от интервенции “чужих”, но и от дополнительного источника шума: “Двор ‹…› проезжий, к сожалению, а вот 52-й дом они загородили с той стороны и с этой, и все, у них тишина, шикарно там, вообще бесподобно” (Инф. 1).
Двор в рядовом спальном районе, подобно крепости, защищается от “посторонних” заборами, воротами и калитками, закрываемыми на ключ. Придомовая территория элитных жилых комплексов приватизируется иным образом: вместо запираемого на замок входа на въезде в “фешенебельный” двор устанавливают шлагбаумы или пункты охраны.
Но возможности жителей домов в сфере радикального преобразования пространства двора ограничены. Кроме того, требования к аудиальному комфорту у пользователей двора – будь то пожилой домосед или “любитель автотюнинга” (Андрей, 28 лет) – могут различаться. И тогда готовность жителей отстаивать баскетбольную площадку, на месте которой администрация разрешила построить автостоянку, будет разной: “Мне кажется, многим было бы просто плевать, а если бы была машина – я был бы за” (Павел, 29 лет, проживает в доме 18 лет, далее в тексте – Инф. 3). Случается, что звуковой план двора вовсе остается без внимания из-за других насущных забот или служит малозаметным фоном по отношению к еще более локальным аудиопространствам подъездов, квартир, наушников.
Главным персонажем моего исследования стал не вполне обычный городской двор. Несмотря на свои внушительные размеры в половину квартала и многоугольную форму – “у нас двор каким-то зигзагом” (Инф. 2), – архитектурно он образован всего одним зданием. Речь идет об одном из двух домов, построенных в 1930 году по конструктивистскому проекту архитектора В. Н. Наумычева и вошедших в историю Ростова-на-Дону под названием “Гигант № 1 и № 2”. Строение имеет причудливую и запутанную планировку, 24 подъезда и изначально было полностью отведено под коммуналки (как и его “брат” № 2). К концу века архитектурная утопия, выдержанная в духе 1920-х, стала архипелагом, объединяющим порядка 230 квартир и комнаты двух небольших “малосемейных” общежитий.
Пережитые двором за время его существования события легли в основу 60-минутного документального кинофильма “Последняя вишня на заднем дворе”[142]. Идея фильма принадлежит местному жителю со “стажем” проживания в несколько десятилетий. Через несколько лет после переезда в другое место он задумал рассказать историю родного дома/двора в коллаже из воспоминаний (своих и чужих – в фильме чередуются фрагменты интервью с жителями двора и кадры исторической хроники) о целых эпохах и отдельно взятых судьбах. Начиная повествование с посадки вишневого сада в конце 1940-х, автор по ходу фильма расширяет его временные рамки и описывает энтузиазм тех лет, когда проектировался и получал имя дом (“У нас тогда было все «самое-самое»”), травмы от проводимых службой НКВД чисток (в том числе аудиальные – герои фильма вспоминают ночные шаги и вскрики, в которые с ужасом вслушивался весь двор), годы Великой Отечественной войны (когда в один из подъездов попал снаряд, а надпись на стене, сделанная юношами перед уходом на фронт, на долгие годы стала местным памятным знаком), послевоенное восстановление, в том числе установку памятника Сталину по инициативе и на средства жильцов. Последовавший через несколько десятилетий демонтаж монумента и совпавшая по времени постепенная вырубка вишневого сада дополнили картину разрухи начала 1990-х, когда вышел фильм. Видеоряд состоит большей частью из повседневных дворовых картинок – играющих в песочнице и на площадке детей, сидящих на скамейках взрослых, зеленых балконов, а также птиц и кошек. Эти виды дополняются фотографиями жильцов и архивными съемками, подчеркивая ностальгическое настроение фильма. Этому же способствует звуковое сопровождение: сцены, в которых показан двор, озвучены преимущественно гитарой и аккордеоном – типичным аккомпанементом для традиционных вечерних посиделок у дома.
