Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей - [63]

Шли домой молча. Потом повторяли по ролям весь спектакль, и я его веселил, изображая всех героев.

На генеральном прогоне мы поссорились, потому что я, молодчик, таки предательски уснул в кресле на первом ряду. Это было невероятно! Меня никто не разбудил. Проснулся от холода: на сцене разбирали декорации. Служительницы белыми тряпками накрывали сиденья. На негнущихся ногах я поднялся в гримерную. Закрыто. Спустился на служебный. Сказали: ушел только что. Вечером я позвонил – он сказал мертвым голосом:

– Вы спали. Все это видели. Не звоните мне.

Мы не разговаривали несколько лет.

Помню долгие наши разговоры про постановку спектакля «Игра» в Театре Сатиры. Как он скрупулезно выверял всем роли и рассказывал про хулиганство Спартака Мишулина. Хожу на репетиции. Смотрю. Слышу в артистах узнаваемые козаковские интонации. И те артисты, которые его не слышат и говорят своими – в проигрыше своим партнерам.

Помню его жалобы на зрение, что не видит и боится упасть на сцене. Господи, потом так и было!

Вспомнил сейчас, как ММ восхищался Джастином Тимберлейком, какой он удивительный драматический артист, и раздражался на свою партнершу Аллу Демидову. Я всё слушал. Что-то записывал. Куда всё делось? Ничего не могу найти. Нашел его записку: «Вова, говори на выдохе. Внятно. Пользуйся тембром».

Включил его аудиозаписи. Голос в наушниках такой теплый. И вспомнилось из трубки восхищенное:

– Ты знаешь, какой Ефим Шифрин потрясающий артист? Трагикомический. Большой артист.

И я стал читать книжку «Течет река Лета» и полюбил и артиста Шифрина, и его книжку.

Я скучаю по ММ невозможно. Казалось бы, мы не родственники совсем. Но рука иногда еще тянулась к телефону, чтобы услышать тягучее: «Ну… какие новости? Чем душа полна?» – это было его приветствие всегдашнее.

Помню его за кулисами спектакля «Венецианский купец». Смотрит на себя в зеркало во всю стену. Скоро его выход. Военная форма цвета хаки. Высокие ботинки. Очки «авиатор», как у Сталлоне в кино. Поправляет берет. «Для женщин играю». Поднял бровь. И пошел – играть…

И там же, однажды. Захожу в гримерную. Вижу народного артиста, ползающего на карачках и матерящегося: «Заснул, и куда-то упали очки, в которых выходить на сцену. А ведь для женщин играю». На помощь бросился я и обнаружил их под гримерным столом. «Фух! спасли роль». Долго смеялись.

Звонок. Долго говорим. Опять о его фильме «Очарование зла». Как картину губят. Уничтожают. И потом вдруг – посоветовал мне сделать программу по Бродскому «Рождественские стихи».

– Приезжай на днях. Поговорим.

Встретились на вокзале. Он уезжал на гастроли с Игорем Бутманом. И правда, подарил маленькую книжечку – полный сборник всех стихов о главном празднике. И еще там была «Речь о пролитом молоке». Я выучил и подготовил программу быстро. Читал всю поэму ему по телефону несколько раз. И мне было так важно услышать, как он, пыхтя трубкой, говорил, что я «поймал и ухватил нерв, и ритм, и смысл, что надо записать на диск. И читать, начитывать. Делать программы разные: Лермонтова, Гумилева и Пушкина».

Конечно, я ждал, что он приедет в Петербург на премьеру моей программы в Малый зал Филармонии. Но в последний момент ММ почувствовал себя плохо и не приехал.

Был у нас такой период, когда среди ночи мог раздаться звонок, и я знал, что звонит Козаков. Я слышал, как он усаживается в кресло, начинается ритуал закуривания трубки. Выбивание пепла, чирканье зажигалки или спичек. Однажды он позвонил просто так, казалось, без причины. Я вывалил ему целую гору своих новостей. Он ухватился только за одну: постановка «Игрока» в одном из столичных театров.

– Ты, конечно, сходи, покажись. Это хороший режиссер. А кто бабка?

Я называю фамилию.

– Нет. Не будет дуэта. Жди хорошую бабку. Вы должны совпасть. Как Мышкин и генеральша Епанчина. Так и Алексей Иванович должен быть с Бабуленькой единым целым.

ММ уже не было с нами, когда я вышел на сцену БДТ в роли Алексея Ивановича в дуэте со Светланой Крючковой в роли Бабуленьки. Но я иногда смотрю на сцене на Крючкову и слышу его голос: «Хорошая бабка».

Последний раз виделись в театре Райхельгауза – он читал Бродского. После – сели тут же в кафе. Вспомнил, как он говорил горько:

– Вот Лёлику (Табакову), Лёвке (Дурову), Гальке (Волчек) хорошо умирать – у каждого из них есть театр. А у меня? Даже гроб негде будет поставить.

Я настолько растерялся, что не знал, как реагировать.

С ним действительно прощались не в театре, а в церкви – он так завещал.

Дарья Юрская Дуэт [32]

В 2006 году вышла в свет наша программа с Михаилом Козаковым по Тютчеву «О ты, последняя любовь!» вместе с оркестром «Эрмитаж» под управлением Алексея Уткина.

Стараюсь не отклоняться от курса, выбирая репертуар. В моей концертной деятельности это удается без особых сложностей. Всё тот же Пушкин, Лермонтов, Пастернак, Тарковский, Самойлов, Бродский. Спектакли-концерты для меня не менее важны, чем театр.

Вместе с молодой актрисой Дарьей Юрской и камерным оркестром Алексея Уткина «Эрмитаж» выпустил спектакль-концерт по произведениям Ф. Тютчева «О ты, последняя любовь!» И это уже мое четвертое обращение к Тютчеву – не отпускает он меня.