Михаил Козаков: «Ниоткуда с любовью…». Воспоминания друзей - [64]

Михаил Козаков

Конечно, Михаил Михайлович знал меня как дочку моих родителей – его друзей. Но я очень удивилась, когда он пригласил меня принять участие в своей поэтической программе. Прежде всего, потому, что взгляд у нас на то, как читать стихи, был абсолютно разным. Я сразу ему заметила, что подчиняться не буду. Я вообще очень строга во всем, что касается стихов. Но он тут же сказал:

– Нет! Я тебя не трогаю! Я тебя потому и позвал, что ты так странно читаешь.

У него была классическая манера чтения, мхатовская. Нас так учили в Школе-студии МХАТ. Но то, как нас учили, меня совершенно не устраивало. И я понимала: либо я никогда этого не буду делать, либо буду делать как-то по-другому. И Михаил Михайлович меня заверил:

– Да господи, читай, как хочешь! Мы из этого сделаем историю!

И собственно, на этом мы ее и сделали. О том, что была счастливая любовь, но и абсолютно трагическая. И закончилось всё плохо для них обоих – Федора Ивановича Тютчева и Марии Денисьевой. Вот на этом контрапункте всё и было построено. Он читал со всей страстью монаха-отшельника. Со всей сентиментальностью. Но потом вступала я, как какой-то противовес, какой-то гвоздь. Некрасиво как-то читала, очень по-современному, мне казалось.

Мне потом зрители говорили:

– А у вас же еще ребенок был?

Не было с нами никакого ребенка. Это было концертное исполнение. А у людей складывалось впечатление, что у нас были декорации, костюмы и даже ребенок. Мы всё делали только словами: стихами и письмами.

Это может показаться наглым с моей стороны, но я могу сказать, что мы дружили. Мы репетировали у него дома. Он был человеком с огромным чувством юмора. Совершенно легкий. Ему так всё это нравилось! Мы так с ним хохотали, так друг друга подкалывали. Я совершенно не чувствовала этой огромной разницы в возрасте. Он мне говорил:

– Даша, ты думаешь, ты королева? Да у меня жена моложе тебя на пять лет! Ты, конечно, девка неплохая. Да, если бы ты не была Серёжиной дочкой, ты бы у меня мимо не прошла! Вот не прошла бы мимо – это я тебе точно говорю!

Он включал музыку, которую очень любил. Говорил при этом:

– Какая же ты темная – не понимаешь музыку!

Заставлял меня слушать. Я просила выключить:

– Не надо мне музыки под стихи. Отдельно всё должно быть!

Ругались. Иногда он меня слушался.

Курил свою трубку. Рассказывал про табак. Я помню, что ему нравилось работать. Он кайфовал от стихов.

Мы ездили с нашей программой на гастроли, как бы втроем: я, он и оркестр Уткина. Я сначала участия оркестра этого жутко боялась: сочетание музыки и стиха прямо меня выводило из себя. А здесь было не сочетание, а на контрапункте. Получилась какая-то такая история вообще про жизнь, про драму, про любовь.

Мы ездили с гастролями по России, и пока ехали – это же целая жизнь! Помню, всю дорогу из Ярославля он мне читал наизусть, конечно, «Медного всадника». И дороги хватило как раз на поэму. Водитель нашей машины слышал и я. И он читал совершенно потрясающе. Иногда сбивался, но редко, проговаривал что-то про себя. Подгонял водителя:

– Нам надо быстрее – меня жена молодая ждет!

Но, к сожалению, это недолго продолжалось. Это было перед тем, как он тяжело заболел.

Потом он приходил к нам на спектакль «Провокация» в театр «Школа современной пьесы». Пьеса была написана папой, играли мы в спектакле всей семьей. И он так правильно воспринял юмор этой пьесы. Он так хохотал на спектакле, был с нами на одной волне.

Он был человеком необычайно чувственным и радостным.

Он не был пессимистичным. Я невольно сравниваю его со своим папой – они же из одного поколения и были дружны. Так вот: мой папа при всем своем юморе – очень пессимистичен. И всегда был таким. Но это его натура. И для меня встретить человека его же возраста, прошедшего такую же жизнь, оптимистичного – было неожиданностью.

Это драгоценные совершенно воспоминания.

Игорь Штернберг Штернберг – Верник— Козаков [33]

У нас с Михаилом Михайловичем Козаковым давние связи. Мой отец играл с ним и В. Никулиным в Израиле в спектакле «Возможная встреча. Бах и Гендель».

А с его сыном Кириллом мы были знакомы еще с детства, ездили в один пионерский лагерь.

Потом долго не виделись. Я учился в Щукинском, у меня были длинные волосы и вид довольно интересный. Сижу я как-то расслабленно, курю, и подходит ко мне девушка симпатичная, как потом оказалось, известный кастинг-директор. Спрашивает:

– Молодой человек, а вы танцевать умеете?

Я умел. И она попросила меня найти себе партнершу и прийти на съемки никому не известного тогда фильма. Я нашел свою подругу Иру Шмелёву, и на следующий день мы с ней оказались на Мосфильме, на съемке фильма «Покровские ворота». Я не знал, кто режиссер. Мы долго сидели, ждали работы, и мимо прошел Михаил Козаков.

Так это он – режиссер? Тот самый? Известный?

На меня зашикали: как это ты не знал? И он устроил нам пробы. Включили музыку, и мы все начали танцевать рок-н-ролл. А я знал только одно движение этого танца – переворот партнерши через плечо. И мы с Ирой стали именно его безостановочно крутить. Михаил Михайлович остановил взгляд на нас и пригласил сниматься. Сделали дублей десять. У меня от этих кульбитов потом спина не разгибалась. В результате танец этот вошел в фильм, и нас там даже можно рассмотреть. И, как оказалось, в этом же эпизоде танцевал и Кирилл Козаков. Но мы с ним тогда еще не особенно сдружились.