Миг власти московского князя - [28]

— Смышлен ты. Однако это теперь хорошо гово­рить, что тогда надо было делать. Помнишь присказку: «Если бы да кабы…»

— Знаю, знаю, о чем ты опять скажешь, — зама­хал руками княжич, — но ведь обидно…

Пожалуй, лишь на один вопрос княжича, который тот все чаще и чаще задавал, Егору Тимофеевичу не удавалось ответить вразумительно, да и то потому, что он и сам не знал, почему идет войной брат на брата, вместо того чтобы забыть о междоусобицах и общими усилиями оборонять свои земли от грозных врагов.

За делами да беседами время быстро пролетело, и едва только сошел лед с реки, как Егор Тимофеевич, не забывший о разговоре с князем, стал приучать Ми­хаила к воде.

Далась эта наука княжичу нелегко, но, превозмо­гая страх, он научился‑таки и этим премудростям. С явным удовольствием он в жаркую летнюю пору пле­скался у берега и плавал против течения, преодолевая усталость, но и осенью не оставил этого занятия, чем несказанно удивлял мать.

Никто тогда и предположить не мог, что умение, которым пришлось овладевать Михаилу из‑за случая на охоте, едва не обернувшегося бедой, через несколь­ко лет спасет княжескому сыну жизнь.

5. Суровое испытание

Воевода вдруг ощутил на лице колкие брызги, он даже облизнул сухие губы и дотронулся до лба, покры­того липкой испариной.

Нет, это ему только почудилось, что он увидел в пя­ти локтях от себя безусое лицо Михаила, на мгновение показавшееся над темной водой и вновь скрывшееся в пучине, и то, как в круги, расплывавшиеся над тем местом, где только что мелькнула голова князя, тут же упала стрела, пущенная из татарского лука.

Опять в ушах воеводы зазвучали удары мечей и са­бель, крики и стоны людей, конское ржание, а перед гла­зами замелькали картины той страшной битвы на реке Сити, которую он, как ни старался, но забыть не мог.

Егор Тимофеевич оказался там по воле случая, хотя можно ли назвать случаем то, что происходило в ту по­ру по всей Руси.

Даже по прошествии времени никто и приблизи­тельно не мог определить, с какими силами пришлось тогда столкнуться русским дружинам. Говорили не о числе воинов хана Батыя, а о том, сколько дней на­добно скакать на резвом коне, чтобы достичь края зе­мель, занятых его туменами. А уж поначалу и вовсе да­леко не всем было ясно, что в одиночку с очередной на­пастью не справиться.

Воевода, вспомнив разговор у посадника, нахму­рился. Не забыл он о том, как рязанцы, когда прозна­ли, что идет на земли княжества рать сильная, попро­сили у великого князя помощи, да так ее и не дожда­лись, сложили свои головы. Хотел, видно, Юрий Всеволодович сам брань сотворить, рязанских князей принизить, свою силу и удаль показать, но вышло не так, как он задумал…

Когда слух о гибели Рязанского княжества достиг ушей Ярослава Всеволодовича, он и поверить в него не мог. Князь думал о том, как земли оборонить от немец­ких рыцарей да литвы, которые больно наглеть стали, набег за набегом совершали, а худое известие с другой стороны пришло.

А вскоре чернее прежней весть прилетела: столь­ный город погаными захвачен, и великий князь не только свою столицу потерял, но и семьи, сыновей сво­их Всеволода с Мстиславом лишился, а теперь, мол, со­бирает войско против татар.

Спешно созвав совет, Ярослав Всеволодович тем­нее тучи ходил по палатам из угла в угол, а потом, усевшись на стул с высокой резной спинкой, уставил­ся тяжелым взглядом на собравшихся. Помолчав не­много, он, переводя взгляд с одного знакомого лица на другое, стал рассказывать о полученных горьких известиях.

— Теперь и вам ведомо все, что и мне, — прогово­рил он хмуро, закончив рассказ, и опустил голову.

Все молчали, будто вражеской стрелой сраженные страшным известием, ждали слова своего князя.

Князь глянул на собравшихся исподлобья и, увидев на суровых лицах опытных воинов удивление и смяте­ние, медленно распрямился и снова заговорил:

— Вижу, и вам с трудом верится, что такое слу­читься могло. Но не время сейчас слезы лить по убиен­ным, надобно решить, как действовать будем. — Гул­ким эхом прокатились по палатам княжеские слова, сказанные хоть и твердым, но каким‑то совсем незна­комым голосом. — Сами знаете, и у наших ворот не гости богатые с заморскими товарами стоят, а вороги лютые, до наших земель и душ христианских охочие. Можем ли все оставить и уйти, чтобы великому князю помочь? Скажите свое слово, мужи мудрые, ратники бывалые!

Ответом князю было тягостное молчание. Слишком трудную ношу взвалил он на своих соратников, кото­рые никак не могли прийти в себя от того, что сейчас услышали.

Хотели бы они спросить, как случилось, что вели­кий князь, уже зная о силе врага, не сам на него по­шел, а сына своего Всеволода биться с погаными отпра­вил, почему оставил столицу, поручил ее сыновьям оборонять, а главное — отчего сразу за помощью не об­ратился? Но разве спросишь об этом у Ярослава Всево­лодовича, ведь в вопросах таких слова о вине его брата скрыты, да к тому же вряд ли он и сам знает ответы на эти вопросы.

— Больно тяжело решение, князь, — прервал чей-то глухой голос затянувшееся молчание, — сразу не от­ветить.

Ярослав Всеволодович повернул голову в сторону говорившего, однако тот уже замолчал, понурив голо­ву, но в этот момент раздался другой голос, а за ним, кажется, заговорили все разом: