Миг власти московского князя - [12]
Князь согласно кивнул.
— Утром, как нам сказывали, те бояре на вече кричали, что они‑де князей не выгоняли, а сбежали, мол, замыслившие зло. Вот как назвали тех, кто спас княжичей от расправы толпы. Тиун Яким да боярин Федор Данилович, на которых твой отец своих сынов оставил, в тяжелую минуту его не подвели, а среди малой охраны верной, что они вязли с собой, и я был. Спустя год, во Пскове бояре оковали княжеского наместника, и Ярослав Всеволодович уж сам указал на меня, когда отбирали дружинников, что должны были сопровождать его гонца в сей мятежный город. Требование, переданное с гонцом, смутьянов не образумило, но батюшка твой, пусть земля ему пухом будет, подмял‑таки Псков под себя. А потом много еще чего было, — задумчиво произнес посадник и продолжил: — Когда сел он на великокняжеский престол, не забыл меня, не только землицей за службу безупречную пожаловал, но и посадником сюда послал. Сказал мне тогда, служил, мол, ты усердно верой и правдой, а нынче дело доверяю хоть и не ратное, но оно потрудней иного сражения. Так, как говорил великий князь, оно и вышло, — со вздохом закончил он свое повествование.
Михаил Ярославич хорошо понимал, чем был вызван этот тяжелый вздох. «Не богатую подать с людишек, великому князю подвластных, пришлось собирать, а по полям и весям — кости христианские, не гривны в сундуки складывать, а золу от сгоревших изб и палат разгребать, — подумал он. — Да и людишек тех разметало: кто в землю лег, кто в полоне горе мыкает, а кто, родных и нажитое потеряв, в бродни подался. Да, не на хлебное место князь милостника отправил».
Словно пытаясь освободиться от нахлынувших невеселых мыслей, князь тряхнул головой и перевел взгляд с окна, за которым все сыпал и сыпал снег.
— А где же твой Федор? Что‑то я вчера его не видел среди тех, кто меня у ворот города встречал, — внезапно спросил он.
Этот неожиданный вопрос застал врасплох посадника, который все еще находился под властью воспоминаний. Он ошарашенно взглянул на князя и только тут понял, о чем его спрашивают.
— Был, — спешно ответил Василий Алексич, — был Федор у ворот, за спинами вятших прятался. Сам мне об этом сказал сегодня поутру. Вчера‑то не до него было…
— Хотел бы я на него посмотреть, все ж таки первый княжескую дружину заметил и о нашем подходе предупредил. Ты сыну своему должен быть благодарен: кабы не он, упали бы мы тебе как снег на голову, — усмехнувшись, сказал князь и, хитро прищурившись, добавил: — Не успел бы ты тогда и каравай испечь, и стол накрыть!
— Что правда, то правда. После того, как был у нас твой гонец, ждали мы тебя, к встрече готовились, но точный срок‑то не узнать. Летом, если поспешать, дня за четыре или того менее добраться от Владимира можно, а осенью да зимой путь порой вдвойне длиннее становится, — согласился посадник.
— А хоромы‑то княжеские когда успели поставить? — вступил в разговор молчавший до той поры воевода, — на это надобно времени поболе, чем на то, чтобы зайцев запечь.
— Да и к тому же и службы построили, — добавил князь.
— Доделывали да украшали этим летом, а с того времени, как строить начали, почитай года три прошло. Рук не хватает, — посетовал Василий Алексич, — здесь ведь не простые работники нужны — умельцы. А после того, как Батыга по землям нашим огнем прошелся, они наперечет. Вот и не спорилось дело. Да и не спешили особо. Когда я во Владимир к Ярославу Всеволодовичу с поклоном приезжал, отчет давал, как дела идут, он и повел разговор о том, что надобно, мол, будет возводить хоромы взамен сгоревших.
— Помню–помню. В ту пору отец как раз из Орды возвратился, получил от хана ярлык на великое княжение. Все думал, как Русь от новых жестоких набегов обезопасить да города и веси из праха поднять, — с нескрываемой горечью в голосе произнес князь, уткнувшись ничего невидящим взором в материнский подарок.
— Верно, Михаил Ярославич, тогда это и было, — подтвердил посадник. — Вернулся я из стольного града, а приступить к выполнению княжеского наказа не сразу смог. Умельцам, что удалось отыскать, надобно было поначалу церкви довести до маковки да и помощников себе подобрать. Но, их не дожидаясь, лес заготовили да отлежаться ему дали… Вот время и прошло. Но зато, говорят, палаты поставили лучше прежних, в которых еще брату Юрия Всеволодовича, а потом и его сыну жить недолго довелось[21].
— Старых не видал, но нынешние не только глаз радуют, но и со старанием и умом сложены. Не плохо работники твои дело сделали, — похвалил князь.
— Да и службы все, и гридницы — в самый раз, то, что нужно. Сразу видать, знающий человек поставил. Воинов уважил, — добавил воевода, заметив, как посадник от похвал разомлел и покраснел, словно девица.
— Надо бы и мне все поглядеть, — сказал князь, — да еще успеется. Вот солнышко выглянет, тогда и буду смотреть, может, на ярком свете изъяны какие обнаружатся, из‑за тьмы да снега невидные. А? Что скажешь, Василий Алексич? — желая поддеть посадника, продолжил он с усмешкой.
— Что ночь темная, что день ясный! Когда хочешь, смотри, Михаил Ярославич, — ответил тот с едва заметной обидой в голосе. — Сам работу принимал, едва ли не каждое бревнышко ощупал да осмотрел, нет ли жучка какого или трещинки.
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
"Пётр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего чуткий к источникам государственного богатства. Подобными хозяевами были и его предшественники, цари старой и новой династии, но те были хозяева-сидни, белоручки, привыкшие хозяйничать чужими руками, а из Петра вышел подвижной хозяин-чернорабочий, самоучка, царь-мастеровой".В.О. КлючевскийВ своём новом романе Сергей Мосияш показывает Петра I в самые значительные периоды его жизни: во время поездки молодого русского царя за границу за знаниями и Полтавской битвы, где во всём блеске проявился его полководческий талант.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864–1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники «Осажденная Варшава», «Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)» и повесть «Порча».
Роман «Дом Черновых» охватывает период в четверть века, с 90-х годов XIX века и заканчивается Великой Октябрьской социалистической революцией и первыми годами жизни Советской России. Его действие развивается в Поволжье, Петербурге, Киеве, Крыму, за границей. Роман охватывает события, связанные с 1905 годом, с войной 1914 года, Октябрьской революцией и гражданской войной. Автор рассказывает о жизни различных классов и групп, об их отношении к историческим событиям. Большая социальная тема, размах событий и огромный материал определили и жанровую форму — Скиталец обратился к большой «всеобъемлющей» жанровой форме, к роману.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.
Произведения, включённые в этот том, рассказывают о Древней Руси периода княжения Изяслава; об изгнании его киевлянами с великокняжеского престола и возвращении в Киев с помощью польского короля Болеслава II ("Изгнание Изяслава", "Изяслав-скиталец", "Ha Красном дворе").
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича справедливо называют «золотым веком» Киевской Руси: была восстановлена территориальная целостность государства, прекращены междоусобицы, шло мощное строительство во всех городах. Имеется предположение, что успех правлению князя обеспечивал не он сам, а его вторая жена. Возможно, и известное прозвище — Мудрый — князь получил именно благодаря прекрасной Ингегерде. Умная, жизнерадостная, энергичная дочь шведского короля играла значительную роль в политике мужа и государственных делах.
О жизни и деятельности одного из сыновей Ярослава Мудрого, князя черниговского и киевского Святослава (1027-1076). Святослав II остался в русской истории как решительный военачальник, деятельный политик и тонкий дипломат.