Мифы, предания и сказки фиджийцев - [2]
Но на множестве фиджийских островов есть место и для людей иного облика. На востоке, где фиджийцы особенно интенсивно смешивались с полинезийцами и где существовали полинезийские колонии, тип, нарисованный Дюрвилем, сосуществовал с чисто полинезийским. На западе, ближе к Меланезии, фиджийцы новокаледонского антропологического типа, весьма точно описанного Дюрвилем (ср. [13, с. 43]), уступали место еще более темнокожим и низкорослым своим собратьям. Различия можно было наблюдать и в облике жителей одного большого острова: у побережий преобладали высокие люди, с кожей светло-коричневого оттенка, с крупным скуластым лицом, прямым длинным носом, с волнистыми и даже с прямыми волосами, похожие на полинезийцев; во внутриостровных районах, среди фиджийских горцев, было больше людей среднего и даже низкого роста, с более темной кожей и курчавыми волосами. Ассимиляция и метисация нашего времени стерла многие различия, но окончательно они не исчезли[1].
Если все же пытаться устанавливать какие-то барьеры, то главная граница лежит по горам, рассекающим остров Вити-леву пополам. На запад от этой границы расположена "более меланезийская" зона, на восток — зона интенсивного полинезийского влияния. Существенно, что многие ранние исследователи Фиджи работали именно на востоке, и это не могло не сказаться на их трактовке антропологического типа и культурной принадлежности фиджийцев. Но об этом ниже.
о. Ова-лау
Антропологическое разнообразие сопровождается языковыми различиями внутри архипелага. Фиджийских "наречий" — если говорить старым языком — насчитывается, по разным оценкам, от восемнадцати до сорока (ср. [35, с. 193-194; 69, с. 406; 73, с. 34; 80; 81]), причем некоторые различаются настолько, что их скорее следует считать отдельными языками (обобщающая книга об их истории [38] так и называется — "История фиджийских языков"). Сейчас стало практически общепринятым выделять западный и восточный фиджийские языки, каждый из которых делится, в свою очередь, на диалекты.
На антропологическую и языковую неоднородность населения Фиджи одним из первых обратил внимание Горацио Хейл, замечательный ученый, побывавший в Южных морях в составе Американской научной экспедиции 1844-1846 гг. Хейл был склонен считать фиджийцев меланезийцами, но указывал на заметное их сходство с полинезийскими народами. Сильному смешению черт двух регионов способствовало, по его мнению, пограничное положение Фиджи -на пути из "меланезийцев в полинезийцы". Сомнения Хейла относительно статуса Фиджи нашли отражение в составленной им карте океанийских народов и их миграций. Все острова Тихого океана разнесены по четырем кругам — полинезийскому, меланезийскому, микронезийскому, малайскому, Фиджи же не входят ни в один из этих кругов. Со времени Хейла ведет свое начало традиция описания фиджийцев как мелано-полинезийцев (ср. [17, с. 88; 18, с. 40]) или как "меланезированных полинезийцев" (У. Хауэлз).
В современной науке принято относить фиджийцев к меланезийцам — с оговоркой, что они по языку и антропологическому типу делятся на две группы, из которых восточная подверглась значительному полинезийскому влиянию.
Противопоставление западных и восточных фиджийцев сложилось, по крайней мере, в силу двух причин. Первая — наличие естественной границы между востоком и западом в виде гор на Вити-леву. Вторая и главная причина — заселение островов несколькими миграциями. Здесь необходимо обратиться к археологии и к отчасти подтверждающей ее устной традиции.
По данным археологов, первоначально фиджийские острова были заселены носителями культуры керамики лапита (см. [1, с. 272-274; 12, с. 6-7]). На северо-восточном берегу Вити-леву обнаружена стоянка Нату-нуку, на южном берегу — стоянка Синга-тока. Первый памятник датируется примерно 1290 г. до н. э., второй — 500 г. до н. э. Реликты фазы ланита на Фиджи очень немногочисленны (керамика, тесла, раковинные браслеты), и судить по ним о чем-либо трудно. Вполне вероятно, что оба памятника — остатки временных, сезонных стоянок, на которых располагались охотники за морскими черепахами. В Синга-токе обнаружены также раковинные ножи, тесла нескольких типов, кости неизвестных животных и рыб. Общее знание культуры лапита позволяет с несомненностью судить о том, что Фиджи были заселены с запада, что носители культуры владели навыками морского плавания и пользовались лодками с балансиром. Говорили они на австронезийском языке.
о. Мбенга
Из многочисленных гипотез о социальном статусе открывателей новых островов наиболее вероятными кажутся две. Гончары лапита могли быть колонистами и торговцами, намеренно пустившимися "на поиски новых территорий и новых рынков в районе расселения земледельческих обществ... Меланезии" [1, с. 281]. Вторая возможность, которую нельзя сбрасывать со счетов, состоит в том, что гончары лапита были молодыми воинами, сама социальная роль которых предписывала им пускаться в далекие путешествия или плавания в поисках нового места, подобно тому как делали это скифские юноши или до сих пор делают юноши некоторых африканских племен (гипотеза о такой "скрытой инициации" У древних австронезийцев высказана в недавнее время в ряде устных сообщений С. В. Кулландой). Какое бы из предположений ни оказалось впоследствии верным, несомненно, что носители культуры лапита были помимо всего прочего прекрасными мореходами. Вероятно, у них уже были двойные лодки, способные перевозить большие грузы (дальние межостровные перевозки товаров составляли характерную черту хозяйства лапита). Аргонавты солнечного восхода, как назвал этих мореплавателей П. Бак (Те Ранги Хироа), хорошо ориентировались в океане по звездам; их знания мореходства переходили из поколения в поколение. Именно высокое искусство мореплавания позволило гончарам лапита оставить Юго-Восточную Азию, в которой и зародилась их культура, и за менее чем тысячелетний срок покорить себе большую часть Океании. Огромная волна миграции докатилась до запада нынешней Полинезии, но к середине первого тысячелетия до н. э. стихла: "Все силы уходили на основание новых обществ на больших, ранее не заселенных островных группах" [1, с. 281], и в их числе Фиджи.
