Мифы о России и дух нации - [19]
В случае же принятия Владимиром латинского толка христианства, в Восточной Европе со временем возможно утвердилась бы мощная коалиция славян-католиков или, не исключено, даже единое русско-польское государство, и это тоже означало бы совершенно иной сценарий хода европейских событий.
Помимо нынешних великих держав, Европа помнит по крайней мере еще десять, целиком, частью или каким-то краем размещавшихся на ее просторах в разные исторические периоды после крушения Рима. Семь из них очевидны: Византия, Священная Римская империя, Золотая Орда, Испания, Высокая Порта (Турция), Австро-Венгрия и Германия. Еще о трех догадываются далеко не все, ибо их «великодержавность» была недолгой. Это Швеция (между Вестфальским миром 1648 и Ништадтским миром 1721), Польша (между Люблинской унией 1569 и концом правления Яна Собеского в 1696), а также, повторюсь, согласно Кёстлеру (и не только), Хазария IX–X веков. Так вот, семь из десяти среди них были низведены в разряд обычных стран либо распались на составляющие главным образом благодаря военным усилиям Руси-России.
А еще, как говорится, отдельной строкой — не пустяк ведь! — снова напомним, кто положил конец бодрому маршу Наполеона и Гитлера к мировому господству. Это все к вопросу о значении России для европейской истории.
Разрушение империй подталкивало Европу к эпохе национальных государств. Идея национального государства должна была рано или поздно победить — и победила — именно на этом материке. Сегодня народы на западе Европы завершают политический круг, первыми в мире встав на путь, ведущий (без насилия, с добровольного согласия народов), к наднациональному государству. И как же характерно, что второе наднациональное государство в Европе (и мире) имеет шанс возникнуть благодаря России! Она с переменным успехом трудится над его созданием, а что до скептиков и насмешников, дискуссию с ними имеет смысл отложить лет на двадцать.
СЛОЖНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОСТЫХ ПРИЧИН
Более или менее установлено, что все разнообразие моделей развития в Европе сводимо к двум. Этносы, предел территориальному расширению которых, особенно после Великого Переселения народов, был положен сильными соседями и природными рубежами, поневоле обращались к интенсивному способу ведения хозяйства. Они претерпели на этом пути тьму лишений, зато приучились к систематическому, без рывков, труду, изобрели тьму полезных навыков и технологий, и, по истечении всего-то какой-нибудь тысячи лет, были ощутимо вознаграждены. Яркий пример — история голландцев от франкского завоевания до завершения нидерландской революции, т. е. до начала XVII века.
Вторая модель наглядно воплотилась у восточных славян, поселившихся в краю почти без четко обозначенных природных рубежей. Лишь на юго-западе вставала стена Карпат и обитали сильные соседи, да на юге таило угрозу Дикое Поле. На прочих путях раскинулись почти нетронутые леса. Можно было углубляться все дальше и дальше на восток и север, селиться вдоль бесчисленных рек, где, как справедливо заметил Г.П.Федотов, проще было выжечь и распахать кусок ничьего соседнего леса, чем удобрять истощившееся поле. На всяком новом месте за неделю ставилось деревянное жилище. При таком обилии леса кто бы стал тратить силы и время на каменное, чтобы оно потом держало его на месте, как якорь?
Вот где истоки нашей экстенсивной психологии, нашей легкости на подъем, позволившей русскому этносу заселить огромные пространства. Видимо, точно так же вел бы себя любой народ, независимо от языка и расы, оказавшись в этом углу мира, у края бесконечного леса — сказочно богатого, но не враждебного, как в тропиках. Экстенсивная модель поведения, будучи усвоена большинством отдельных личностей, стала моделью поведения их государства. Вся история нашей страны — это, с одной стороны, блаженное следование данной модели, а с другой — попытки ее преодолеть. Попытки эти были то успешными, то нет, и предпринимались то под влиянием иноземного примера, то по внутреннему императиву.
Другим судьбоносным для нас обстоятельством стало то, что в момент своего обращения к христианству русские, в отличие от большинства других наций-прозелитов, получили Священное Писание не на чуждом ему языке (латыни, греческом или древнееврейском), а в понятном переводе славянских апостолов Кирилла и Мефодия. Это не могло не сделать русское православие более домашней, демистифицированной, народной религией, чем латиноязычный католицизм. Случайно ли, что народная масса присвоила себе у нас имя христиан (крестьян)?
Однако, по меткому наблюдению того же Г.П.Федотова, именно из-за этого на Руси не возникло присущего Западу типа монастырской учености, в основе которого лежало непременное знание монахами латыни и приобщение — через латынь — к сокровищам римской философии, истории, литературы. В Западной Европе на почве этой монастырской учености выросли университеты, возродились «семь вольных искусств». Из-за того, что главные проводники просвещения на Руси не были обязаны изучать древние языки, подобного не произошло в землях наших предков, и наоборот, проистекло накапливавшееся отставание в науках и технологиях. Данное обстоятельство — досадный изъян нашего исторического наследия, по крайней мере, на материалистический, картезианский, позитивистский взгляд.
