Мифология Петербурга - [28]

Уже в XVIII веке официальное название Санкт-Петербург уживалось с более демократическим Петроград – названием, в котором горожане хотели видеть имя основателя своего великого города. И даже обиходное Петербург, без официальной приставки Санкт, было гораздо ближе и понятней простому человеку. Надо заметить, что каждое из приведенных вариантов названий несло в себе ярко выраженные сословные признаки, о которых с тонкой иронией писал ленинградский писатель Леонид Борисов в повести «Волшебник из Гель-Гью»: «Был поздний холодный вечер… Питеряне в этот час ужинали, петербуржцы сидели в театрах, жители Санкт-Петербурга собирались на балы и рауты».

Уже в то время наряду с просторечным Питером появился величественный грекоязычный Петрополь, и славяноподобный Петрослав, и частушечный Питер-град, и просто град Питер. Но во всех случаях эти названия первоисточником имели имя Петра, только Петра, и никого больше, кроме Петра. Такая беспрецедентная монополизация одного имени продолжалась вплоть до 1917 года. Только с победой марксистско-ленинской идеологии были внесены существенные коррективы в стихийные процессы образования фольклорных топонимов. Появились и другие имена. Во-первых: «Ленинбург» – вероятно, в память о возвращении Владимира Ильича в Петроград в запломбированном немецком вагоне и о его финансовой поддержке кайзеровской Германией.

Из руководителей государства претендентом на увековечение имени в ленинградском фольклоре оказался Леонид Ильич Брежнев, неравнодушный, как это хорошо известно, к любым знакам общественного внимания – от государственных наград до упоминания в студенческом фольклоре. С изощренной издевательской учтивостью, оценивая Ленинград эпохи Григория Васильевича Романова, ленинградские острословы не очень осторожно шутили: «Лёнинград».

Последним первым секретарем обкома КПСС в Ленинграде был Б. В. Гидаспов. Его начальственный апломб не уступал пресловутому романовскому чванству. Сохранилась легенда о том, как при вступлении в высокую должность на вопрос журналиста: «Почему именно он?», Борис Вениаминович, ничуть не смутившись, ответил: «Если не я, то кто же?» Неудивительно, что немедленно появились разговоры о «Гидаспов-бурге».

И, наконец, «Собчакбург». Думается, что появление этого фольклорного топонима более связано с общим процессом мифотворчества накануне референдума, о чем мы уже говорили, и менее с личностью самого Анатолия Александровича. Хотя, Бог его знает, симпатии горожан далеко не всегда были на его стороне. Радикалов, пытавшихся его смертельно укусить, подвергнуть остракизму или хотя бы мимоходом лягнуть, было достаточно.

В заключение хочется еще раз подчеркнуть, что сам факт введения в словообразовательный процесс такого количества имен следует считать бесспорной заслугой петербургского городского фольклора. Не обо всем мы сказали. Далеко не всех перечислили. Но, перефразируя известную библейскую притчу, легко вывести формулу петербургской общности, хорошо известную далеко за пределами северной столицы: «Как твое имя, петербуржец?» – «Имя мое легион».

Альтернативная топонимика в устном и народном творчестве Петербурга

После опустошительных пожаров 1736 и 1737 годов, в результате которых выгорела значительная часть Петербурга, указом императрицы Анны Иоанновны была учреждена «Комиссия о Санкт-Петербургском строении». В задачу Комиссии входили вопросы планировки и застройки города. В 1738 году по ее предложению улицам и площадям Петербурга впервые были присвоены наименования. Их писали на специальных табличках, укрепленных на высоких деревянных столбах. С известной долей условности можно считать, что тогда-то и родилась официальная петербургская топонимика. До этого обыватели сами называли улицы по каким-либо ярко выраженным внешним признакам, либо по именам домовладельцев. Одни и те же улицы при этом могли иметь несколько названий. Таким образом возможностей для выбора единственного имени у Комиссии было достаточно. Этот принцип определения официального названия сохранялся очень долго, чуть ли не до середины XIX века. Официальная топонимика старательно следовала за народной, письменно закрепляя на городской карте названия, издавна бытовавшие в просторечии.

Исключительно благодаря такому подходу в Петербурге сложилась небогатая по объему, но уникальная в своем роде коллекция топонимических курьезов – официально зарегистрированных названий, являющихся на самом деле искаженным вариантом просторечного имени. Так, одна из старейших петербургских улиц – Большая Зеленина – в первой четверти XIX века была всего лишь безлюдной дорогой к Зелейному, то есть пороховому (от слова «зелье» – порох), заводу, переведенному сюда, на далекую окраину Петербурга, из Москвы. Дорога, а затем и улица так и назывались Зелейной. В просторечии это название вскоре трансформировалось в Зеленину улицу. Со временем фольклорный вариант прижился.

Такое же искаженное название носит и современная Моховая улица. В начале XVIII века Петр I перевел из Москвы в Петербург Хамовный двор (от старинного русского слова «хамовник» – ткач). Первоначально московские ткачи селились вблизи Адмиралтейства, но затем им определили постоянное место проживания на левом берегу Фонтанки. Образовалась слобода, одну из улиц которой стали называть Хамовой, или Хамовской. Но устаревшее слово не прижилось на новом месте и постепенно улицу стали называть Моховой.