Мгновения Амелии - [68]

Сегодня меня все-таки убьет сумасшедший писатель-отшельник? Возможно, он проводит исследование для нового детективного романа и должен проверить, услышит ли кто-нибудь мои крики из страшного подземелья магазина.

– Пошли, – стонет Нолан, ступая на лестницу, и, с легкостью прочитав мои мысли, добавляет: – Амелия, не смотри так. Никто тебя не убьет. Залезай, пока никто не увидел.

Он бесцеремонно затаскивает меня за икры. Здесь слишком мало места, чтобы мы могли стоять бок о бок на лестнице.

Как только моя голова скрывается под полом, Нолан спускает ковер на место и с легким щелчком закрывает люк. Мы остаемся в полной темноте.

Я уже готовлюсь проверить свою теорию о крике помощи, но тут Нолан включает свет.

Н. Е. Эндсли создал вторую рабочую зону на первом этаже «Меры прозы», будто в этом месте и так не хватает очарования. Я считала, что моя душа уже получила свою дозу удивления и восхищения, но, оказывается, сильно ошибалась. Не могу удержать на месте руки и отпавшую челюсть.

Благодаря низкому потолку, комнатка не ощущается крошечной, хотя размером меньше крепости. В углу, занимая большую часть пространства, стоит железный письменный стол, а рядом с ним расположились ряды современных пластиковых полок, заполненных ежедневниками: в кожаном переплете, на пружинах, молескины[7]. Друг на друге стоят изящные резные деревянные сундучки; на них указаны даты, начиная с четырех или пятилетней давности и до настоящего времени. Также здесь находится множество изысканных пеналов, которые стоят не меньше хранящихся в них перьевых ручек, и скляночек с чернилами, которые больше подходят для магазина «Флориш и Блоттс», а не подвального помещения «У Вэл».

Впрочем, здесь им тоже место. Это помещение отражает Нолана: старый мир и новый; современный, но необъяснимо традиционный в своей меланхолии и противоречивом наполнении.

Нолан молча наблюдает. По его виду понятно, что он показывает мне нечто для себя важное, сравнимое с кладбищем, на котором похоронены его сестры, и отчаянно хочет узнать мои мысли.

Его взгляд вопрошает, готова ли теперь я остаться и перестать притворяться.

Только вот я не могу ясно мыслить. Ощущаю себя Белль, которая просматривает необъятную библиотеку чудовища, или Золушкой, у которой слетела туфелька. Героини прочитанных мною историй проскальзывают из-под книжных корешков в мою душу и уверяют, что нет ничего страшного в переполняющих меня гордости и сомнениях. Нет ничего страшного в том, что я не только скорблю. Нет ничего страшного в том, что я пока не поняла, хорошая или плохая это эмоция.

– Я никого сюда еще не приводил, – признается Нолан, разбивая тишину. – Кроме Алекса, но он не в счет, потому что хочет только подключиться к Wi-Fi, раз мы прямо под роутером. Мы считаем, что здесь должны были располагаться различные приборы, типа акустической системы. Это наш основной вариант, потому что здесь есть вентиляция, видишь? – Он указывает на отдушину возле одной из полок, где под бесшумным потоком воздуха колышутся отверстия.

Нолан издает неуверенный смешок. Он ожидает хоть каких-то комментариев с моей стороны, но пустота в моей груди только растет и не собирается останавливаться. Меня посещает странная мысль: при желании я могу прикоснуться указательным пальцем к обшитой досками стене и выпустить всю накопившуюся в теле энергию, разрушив тем самым весь магазин.

– В этом весь ты, – произношу истинную правду, повернувшись к Нолану.

Нужно было сказать, что я словно попала к нему в душу.

Будь это другая история и мы бы спрятались в викторианской комнате или хотя бы в приключенческой, то после этих слов Нолан подошел бы ко мне и пламенно поцеловал в губы. Нас закружила бы музыка, прилетели бы присыпанные блестками птицы, чтобы соткать мне платье. Затем мы с Ноланом уехали бы в закат, а позади нас радостно бежал бы Уолли. Только вот это иная история.

В ней Нолан только кивает, соглашаясь со мной и признавая мои необъяснимые эмоции, и наклоняется, чтобы нежно приложить ладонь к моей щеке.

– Хочу, чтобы ты обо всем знала, – говорит он. – Все, о чем захочешь. Смотри и спрашивай все, что пожелаешь. Клянусь, отвечу на все вопросы. Здесь, – он отрывает руку от моей щеки и указывает на полки, – наброски «Орманских хроник» и записи из средней школы, когда я не ведал, что творил. Дневники, заметки и все, что сейчас для меня не имеет никакого значения, – быстро добавляет, и я с трудом верю, что он не осознает свои слова.

Я догадываюсь, что, наверное, он уже давно мечтает, чтобы кто-то узнал всю правду. Желает завязать близкие отношение с новым человеком, помимо Алекса и Валери, который бы прочувствовал частичку его новой жизни.

Я держу в руках один из многих кожаных ежедневников. Он украшен изображением большого дерева, запутанные ветви которого расправлены к коричневому кожаному небу. От ствола расходятся корни, обвивая серебряную застежку, которая смыкает ежедневник. Пальцем я разжимаю ее и открываю плотную первую страницу. Сначала содержимое выглядит ужасно скучным: длинный лист имен из разных языков, нацарапанных подростковым почерком, рядом с ними подписаны значения. Школьные заметки, вычурные закорючки. Но я ловлю ртом воздух, заметив слово